Нашли у нас полезный материал? Помогите нам оставаться свободными, независимыми и бесплатными.
Все привыкли считать эпоху Просвещения временем, запустившим культ разума, и при этом некой базой современного мира, основанного исключительно на рацио, точкой отсчета тех явлений, которые вышли на арену в XX веке — от капитализма до технократических иллюзий. Однако Генри Мартин Ллойд, исследователь из университета Квинсленда в Австралии, уверен, что само Просвещение отводило большую роль чувствительности, чувствам и желаниям, и будет заблуждением видеть суть этой эпохи именно в противоборстве рационализма и эмоциональности, науки и суеверия. В своем эссе на Aeon он рассказывает, кто и зачем придумал «век разума» и почему, если мы хотим разобраться с проблемами и заблуждениями настоящего, нам нужно понять одно – того времени, когда разум, и только разум полностью управлял ситуацией, никогда на самом деле не существовало.
Интеллектуальное сообщество по обе стороны континента то и дело призывает «взяться за оружие». Цитадель разума, защищающая науку, достоверные факты, политику, основанную на доказательствах, сегодня снова находится под угрозой. При этом светлые воины прогресса – психолог Стивен Пинкер и нейробиолог Сэм Харрис – подвергают строгому осуждению страстность, эмоциональность, суеверность в политических делах. По их словам, способность человека сдерживать эмоциональные импульсы с помощью рассудка должна стать фундаментом современной политики. Возродить идеи Просвещения, «эпохи разума», – вот, что нам сейчас необходимо, по их мнению.
Поразительно то, что радужное представление о так называемой «эпохе разума» очень похоже на образ, сформированный его первыми критиками. Такой взгляд на Просвещение берет свое начало из философии Гегеля и длится вплоть до теории Франкфуртской школы середины 20-го века. Приверженцы критического взгляда выявляют патологию в западной мысли, которая равняет рациональность с позитивистской наукой, капиталистической эксплуатацией, господством над природой и даже, в случае Макса Хоркхаймера и Теодора Адорно, с нацизмом и Холокостом.
Однако как приверженцы, так и критики Просвещения в утверждении, что оно представляет собой оппозицию рассудка по отношению к страсти, в равной степени непра́вы. Клише «эпоха разума» – их общая ошибка.
Страсти – воплощенные аффекты, желания, потребности – это предвестники современного представления об эмоциях. Со времен древних стоиков философия, как правило, воспринимала страсти как угрозу свободе: слабые находятся в их власти; сильные – отстаивают свой разум и волю, благодаря чему остаются свободными. Заслуга Просвещения заключалась в приобщении науки к этой идее разума, а религиозное суеверие – к понятию зависимости от страстей.
Но будет ошибкой полагать, что суть Просвещения заключалась именно в противоборстве рационализма и эмоциональности, науки и суеверия, прогрессивной политики и консервативного трайбализма. Эти противопоставления не раскрывают идейное богатство Просвещения. Ведь, на самом деле, оно отводило большую роль чувствительности, чувствам и желаниям.
Просвещение берет свое начало с научной революции середины XVII века, завершилось же оно французской революцией конца XVIII века. Гегель в начале 1800-х годов одним из первых занял атакующую позицию. Он сказал, что понятие рационального субъекта, сформулированное Иммануилом Кантом, философом Просвещения, породило граждан, которые страдают от отчуждения, безразличия; у них потеряна связь с природой. Из этого логично вытекает убийственный рационализм «Эпохи террора» (массовых казней после начала Великой французской революции).
Однако Просвещение – явление неоднозначное. Бо́льшая часть философских направлений того времени сторонилась кантианства, не говоря уже о гегелевской версии Канта. Правда в том, что Гегель и романтики XIX века считали, что ими движет новый дух красоты и чувств. Они придумали «век разума», чтобы он послужил для их саморефлексии своеобразным прикрытием. Их кантианский «субъект», как и догматический рационализм их Просвещения, был так называемой «подменой тезиса».
Во Франции философы проявляли необыкновенно сильный интерес к чувственности, при этом глубоко подозрительно относились к отвлеченным, абстрактным понятиям. В борьбе с заблуждениями и невежеством французское Просвещение не снимало акцент с эмоциональности. Мыслители эпохи Просвещения брали за основу многозначную и действенную версию рациональности, которая сочеталась с чувственностью и воображением. Несмотря на интроспективность спекулятивной философии (Рене Декарт и его последователи часто попадали под удар), философы выдвинули на передний план тело как точку чувственного взаимодействия с миром. Если копнуть еще глубже, можно прийти к выводу, что французское Просвещение предприняло попытку создать философию без конечной цели, философию «саму для себя».
К примеру, философ Этьен Бонно де Кондильяк не видел смысла говорить о разуме как об особом «навыке» – он считал, что все аспекты человеческого мышления берут свое начало из наших чувств. В частности, это происходит из-за стремления человека получать приятные ощущения и избегать ощущений болезненных. Эти стремления породили страсти и желания, что привело к возникновению языка как средство общения и дальнейшему прогрессу в человеческом мышлении.
Кондильяк предпочитал «примитивные» языки тем языкам, которые опирались на абстрактные идеи, – дабы не попасться в ловушку неверной интерпретации и не отклоняться от пути чувственного опыта. Кондильяк считал, что необходимая человеку рациональность требовала от общества развития более «естественных» способов общения. Это означает, что рациональность была многозначной: она изменялась и трансформировалась в зависимости от места (а не существовала в качестве недифференцированного универсум).
Дени Дидро – другая важная фигура Французского Просвещения; известен как редактор амбициозной «Энциклопедии» (1751–1772 гг.). Дидро сам написал множество статей в дерзкой и ироничной манере (отчасти для того, чтобы обойти цензуру). Дидро не фиксировал свои философские наблюдения в форме трактатов: наряду с Вольтером, Жан-Жаком Руссо и маркизом де Садом, Дидро был мастером философского романа (а также экспериментальной, порнографической фантастики, сатиры и критики). За полтора столетия до того, как Рене Магритт написал культовую картину «This Is Not a Pipe» («Это не трубка») из серии «The Treachery of Images» («Вероломство образов», 1928–1929 гг.) Дидро написал рассказ «Это не рассказ» («Ceci n’est pas un conte»).
Дидро действительно доверял разуму в стремлении к истине, но он был также остро увлечен вопросом страсти, особенно когда речь шла о морали и эстетике. Вместе с ключевыми фигурами шотландского Просвещения (такими как, например, Дэвид Юм) он полагал, что мораль основана на чувственном опыте. Он утверждал, что этическое суждение тесно связано с суждениями эстетическими. Мы судим о красоте картины, пейзажа или лица нашего любовника так же, как мы судим о нравственности человека в романе, пьесе, нашей собственной жизни. То есть мы судим о добре и прекрасном напрямую, без причины. Для Дидро отсутствие эмоций вызывало только отвращение; человек, без способности эмоционально реагировать (из-за отсутствия эмоций или отсутствия чувств) – это нравственное чудовище.
Просвещение прославляло чувствительность и чувство, однако это не повлекло за собой отказ от науки. Наоборот – чувствительный человек считался самым чутким наблюдателем. Архетипический пример – врач, который лечит пациента в гармонии с телесными ритмами и «чувствует» его симптомы. Вместо этого врагами научного прогресса были теоретики-созерцатели, которые изучали медицину, не наблюдая за больным (а читая, например, труды Аристотеля), и какие-нибудь картезианские врачи, рассматривающие тело как простую машину. Таким образом, философский скепсис относительно силы разума не означал отказ от рациональности как таковой. Это было скорее непринятие разума как такового в отрыве от чувств. В этом философы Просвещения были очень схожи с романтиками.
Всегда опасно делать общие выводы, анализируя интеллектуальные движения. Безусловно, Просвещение зависело от национальных особенностей и даже в пределах одного государства оно не проявлялось единообразно. Некоторые мыслители действительно придерживались строгой дихотомии разума и страстей и отдавали в этом выборе предпочтение априорному знанию, а не ощущению. Кант – самый известный пример такого рода мыслителей. Однако в этом отношении заметна обособленность Канта от многих (если не от большинства) идей той эпохи. В частности, во Франции рациональность не противопоставлялась чувствительности – она была на ней основана и шла с ней в одном направлении. Так Романтизм продолжил развитие идей Просвещения, не разрушая эти идеи.
Если мы хотим залечить прорехи современного исторического момента, нам нужно понять одно – того времени, когда разум, и только разум полностью управлял ситуацией, никогда на самом деле не существовало. Современность заслуживает критики. Но эта критика не принесет пользы, если она будет основываться на мифе о каком-то славном, идеальном прошлом. Прошлом, которого никогда не было.
Читайте также
— Что такое Просвещение? Мишель Фуко о роли великой Эпохи для развития
— «Культуриндустрия» Адорно и Хоркхаймера: всё не то, чем кажется
— Мишель Фуко и уроки Просвещения
Статья впервые была опубликована на английском языке под названием «Why the Enlightenment was not the age of reason» в журнале «Aeon» 16 ноября 2018 г.