Нашли у нас полезный материал? Помогите нам оставаться свободными, независимыми и бесплатными.
Был ли Ницше антисемитом и женоненавистником? В чём заключается концепция Ницше «Бог умер»? Действительно ли взгляды Ницше представляют опасность для человечества? Разбираемся в этих и других вопросах, касающихся творчества великого философа.
Фридрих Ницше, один из самых влиятельных и одиозных философов XIX-XX столетий, по иронии судьбы, оказался и наиболее профанируемым. Его идеи, подхваченные и искажённые нацистами, обросли мифами и окрасились в дьявольские тона на многие десятилетия вперёд, хотя в большинстве случаев они не имели ничего общего с тем, за что их выдавали.
Неудивительно, что легенды продолжают жить до сих пор, несмотря на то, что исследователи убедительно доказали: немцы опирались не столько на взгляды Ницше, сколько на идеологизированную компиляцию работ философа (сборник «Воля к власти»), которую сделала его сестра Элизабет Фёрстер-Ницше, получив после смерти знаменитого брата эксклюзивное право на его архивы.
Источник: Flickr
Пожалуй, сегодня, подобно древним бродячим сюжетам, ходит три основных мифа о Ницше и его философии:
1. Ницше — проповедник нацизма, антисемит (об этом см. выше);
2. Ницше – женоненавистник (фраза из его книги «идёшь к женщине — не забудь плетку» будоражит и возмущает дам всех мастей уже более ста лет);
3. Ницше – антихрист, провозгласивший смерть Бога (книга «Антихрист» — достаточное основание для подобных обвинений, по мнению некоторых).
Первый миф развенчивает доктор филологических наук Грета Ионкис в своей статье «Фридрих Ницше и евреи». Если кратко, то при всём своём неоднозначном отношении к евреям антисемитом Ницше не был. Вот слова из письма философа другу Францу Овербеку, написанного в 1884 году:
Проклятое антисемитство стало причиной радикального краха между мною и моей сестрой…Антисемитов нужно расстреливать.
Конечно, нельзя сказать, что Ницше испытывал к евреям большую симпатию, но критика в основном касалась лишь одного пункта и сводилась к тому, что они были истоком появления христианства с его моралью равенства и справедливости, которая, по мнению философа, ослабила волю к власти наиболее сильного меньшинства и дала возможность слабым и безликим сравняться с избранными и даже превзойти их в жизненном статусе. Это всё, что Ницше вменял им в вину. С другой стороны, он понимал, как много сделал этот уникальный народ для европейской цивилизации и снимал перед ним шляпу за это. Как признавался Ницше в работе «Человеческое, слишком человеческое», евреи – это народ, «который, не без нашей совокупной вины, имел наиболее многострадальную историю среди всех народов и которому мы обязаны самым благородным человеком (Христом), самым чистым мудрецом (Спинозой), самой могущественной книгой и самым влиятельным нравственным законом в мире».
По поводу мифа о женоненавистничестве Ницше можно размышлять очень долго, так как отношение философа к женщинам столь же амбивалентно, как и любые другие его взгляды. Однако стоит отметить, что обычно самое ярое неприятие вызывает одна-единственна фраза, вырванная из контекста (слова «идёшь к женщине — не забыть взять кнут» встречаются в работе «Так говорил Заратустра» и принадлежит даже не самому Заратустре, а старой женщине, поучающей его).
А вот и другие высказывания Ницше, которые позволяют нам увидеть в философе не столько женоненавистника, сколько человека, опасающегося близости с ними.
Вот что пишет Ницше в работе «За пределами добра и зла» (кн. 7, аф. 239):
То, что внушает к женщине уважение, а довольно часто и страх, — это её натура, которая «натуральнее» мужской, её истая хищническая, коварная грация, её когти тигрицы под перчаткой, её наивность в эгоизме, её не поддающаяся воспитанию внутренняя дикость, непостижимое, необъятное, неуловимое в её вожделениях и добродетелях… Что, при всём страхе, внушает сострадание к этой опасной и красивой кошке, «женщине», — так это то, что она является более страждущей, более уязвимой, более нуждающейся в любви и более обреченной на разочарования, чем какое бы то ни было животное. Страх и сострадание: с этими чувствами стоял до сих пор мужчина перед женщиной, всегда уже одной ногой в трагедии, которая терзает его, в то же время чаруя.
Это признание взято из трактата «Весёлая наука» (кн. 2, аф. 70):
Низкий, сильный альт внезапно подымает перед нами занавес возможностей, в которые мы обыкновенно не верим: и мы разом начинаем верить, что где-то в мире могут быть женщины с высокими, героическими, царственными душами, способные и готовые к грандиозным возражениям, решениям и жертвам, способные и готовые к господству над мужчинами, ибо лучшее, что есть в мужчине, в них стало воплощенным идеалом, невзирая на пол.
Едва ли мужчину, фантазии которого поднимаются до таких высот, можно назвать мизогином. Тем более, как известно, что с женщинами у Ницше отношения так и не сложились: была несчастная любовь, но не было связи (как известно, философ воздерживался от секса всю жизнь, объясняя это тем, что такая «чистота» способствует особой остроте и богатству его мысли, а экстатические прозрения приносят ему наслаждение, сравнимое с оргазмом). В свете этого все высказывания «великого и ужасного» Фридриха приобретают совершенно иной характер, в котором больше личного и отвлечённого, чем претендующего на роль объективного и обоснованного взгляда.
А вот концепция «Бог умер» (Gott ist tot), которая сегодня тиражируется по поводу и без, нуждается в дополнительных разъяснениях – в первую очередь того, что сам Ницше вкладывал в свои слова. Об этом, конечно, нужно читать у самого Ницше. Впервые мысль о смерти Бога прозвучала в 1882 году в работе «Весёлая наука» («La gaya scienza») вот в таком виде (отрывок «Безумец»):
Безумец.— Как, вы ничего не слышали о том ошалелом, что среди бела дня зажег фонарь, отправился на площадь и там без передышки кричал: «Ищу Бога! Ищу Бога!»?! А там как раз толпилось много неверующих, которые, заслышав его крики, принялись громко хохотать. «Он что — потерялся?» — сказал один. «Не заблудился ли он, словно малое дитя?» — сказал другой. «Или он спрятался в кустах? Или боится нас? Или отправился на галеру? Уплыл за море?» — так не переставая шумели они и гоготали. А безумец ринулся в самую толпу, пронзая их своим взглядом. «Куда подевался Бог? — вскричал он.— Сейчас я вам скажу! Мы его убили — вы и я! Все мы его убийцы! Но как мы его убили? Как сумели исчерпать глуби морские? Кто дал нам губку, чтобы стереть весь небосвод? Что творили мы, отцепляя Землю от Солнца? Куда она теперь летит? Куда летим все мы? Прочь от Солнца, от солнц? Не падаем ли мы безостановочно? И вниз — и назад себя, и в бока, и вперед себя, и во все стороны? И есть ли ещё верх и низ? И не блуждаем ли мы в бесконечном Ничто? И не зевает ли нам в лицо пустота? Разве не стало холоднее? Не наступает ли всякий миг Ночь и все больше и больше Ночи? Разве не приходится зажигать фонари среди бела дня? И разве не слышна нам кирка гробокопателя, хоронящего Бога? И носы наши — разве не чуют они вонь гниющего Бога? — Ведь и Боги тлеют! Бог мертв! Он и останется мертвым! И это мы его убили! Как утешиться нам, убийцам из убийц? Самое святое и сильное, чем обладал до сей поры мир,— оно истекло кровью под ударами наших ножей,- кто оботрет с нас кровь? Какой водой очистимся? Какие искупительные празднества, какие священные игрища ни придется изобретать нам? Не слишком ли велико для нас величие этого подвига? Не придется ли нам самим становиться богами, чтобы оказаться достойными его? Никогда еще не свершалось деяние столь великое — благодаря ему кто бы ни родился после нас, он вступит в историю более возвышенную, нежели все, бывшее в прошлом!»… Тут умолк безумный человек и опять взглянул на тех, что слушали его, — они тоже молчали и с недоверием глядели на него. Наконец он швырнул фонарь на землю, так что он разбился и загас. «Я пришел слишком рано, — сказал он, помолчав, еще не мое время. Чудовищное событие — оно пока в пути, оно бредет своей дорогой,— еще не достигло оно ушей человеческих. Молнии и грому потребно время, свету звезд потребно время, деяниям потребно время, чтобы люди услышали о них, чтобы люди узрели их, уже совершенные. А это деяние все еще дальше самых дальних звезд от людей. — и все-таки они содеяли его!»… Рассказывают еще, что в этот же день безумец врывался в церкви и затягивал там «Requiem aeternam». Когда же его выводили за руки, требуя ответа, он всякий раз отвечал одними и теми же словами: «Что же такое теперь все эти церкви, если не усыпальницы и надгробия Божии?»
Кажется, в этой пламенной речи столько же воинственного атеизма, с которым часто путают идеи Ницше, сколько в речах Папы Римского научных терминов.
Что мы здесь видим? Трагедию утраты чего-то важного, абсолютного, некого гаранта смысла и порядка, ощущение свободного падения в неизвестность, потерю всяческих ориентиров – состояние, которое, наверное, может быть обозначено, как наступление нравственного — или даже экзистенциального — кризиса человечества. Это не о том, есть бог или нет, а о том, что настало время переоценки ценностей, более глубокого взгляда на природу человека, потому что христианская мораль больше «не работает» — не приносит своих плодов, не соответствует знанию человека о самом себе, не участвует в жизни.
Вот как комментирует Хайдеггер в своей статье «Слова Ницше «Бог Мёртв» этот фрагмент:
Авторитет Бога, авторитет церкви с её учительной миссией исчезает, но на его место заступает авторитет совести, авторитет рвущегося сюда же разума.
<…>
Впрочем, перед лицом столь поколебленного господства прежних ценностей можно попытаться сделать и нечто иное. А именно: если Бог — христианский Бог — исчез со своего места в сверхчувственном мире, то само это место всё же остается — пусть даже и опустевшее. И вот эту опустевшую область сверхчувственного, область идеального мира, всё ещё можно удерживать. И опустевшее место даже взывает к тому, чтобы его заняли, заместив исчезнувшего Бога чем-то иным. Воздвигаются новые идеалы. Согласно Ницше («Воля к власти», афоризм 1021,— относится к 1887 году 12), это и происходит через посредство новых учений, обещающих осчастливить мир, через посредство социализма, а равным образом и через посредство музыки Вагнера,— иными словами, всё это совершается повсюду, где «догматическое христианство» уже «отжило свой век».
В этом смысле философия Ницше — это философия прорыва, которая появилась в переломную эпоху, требующую новой модели мира, новой модели человека и отношений между людьми. Наверное, во времена, когда старые ценности изживают себя, сама жизнь начинает порождать такие мощные концепции, направленные на пере-создание мира. Другое дело, какие из этих революционных идей приживутся. Судя по мифам, которые бытуют вокруг философии Ницше, приживаться пока нечему, потому что Ницше до сих пор не понят до конца и нам ещё предстоит по-новому взглянуть на его творческое наследие.
Тем более, что, кажется, те процессы, о которых он писал более ста лет назад, получили в нашу эпоху новый виток развития – и виток, увы, не самый удачный: несмотря на провозглашённую Ницше смерть старых христианских ценностей, утративших своё значение для человека, ничего они не утратились, продолжают не то чтобы существовать – процветать, свобода выбора в XXI веке превратилась в тюрьму завышенных ожиданий, а ницшеанскому сверхчеловеку, его белокурой бестии, отводится всё меньшая роль в мире, где царствует толпа, а не индивид.
Напоследок – три видео о Ницше и его идеях.
Игорь Эбаноидзе: «Ницше и ницшеанство»
В студии радио «Маяк» кандидат филологических наук и главный редактор издательства «Культурная революция» Игорь Эбаноидзе размышляет об амбивалентности идей Ницше, об их связи с творчеством Шопенгауэра, об отношениях между миром и индивидом в творчестве Ницше, о специфической религиозности философа, его концепции смерти Бога, отношениях с женщинами и многом другом. В общем, универсальный разговор о Ницше-философе, Ницше-художнике и Ницше-человеке.
Валерий Подорога: «История Бога в Новое время»
Что есть высшее счастье? Как связаны смерть и осознание человеком его «я»? Можно ли правильно жить и правильно умереть?
В очень медитативной лекции доктор философских наук, заведующий сектором аналитической антропологии Института философии РАН, профессор РГГУ Валерий Подорога рассказывает о философии Фридриха Ницше, об афористическом поле, с которым он работал, о метафизике смерти и о том, как родилась «визитная карточка Ницше» — формула «смерть Бога». Холерикам противопоказано.
Философия Фридриха Ницше и теория сверхчеловека сегодня
В передаче Виталия Третьякова «Что делать?» встретились сразу несколько современных философов, чтобы обсудить основные идеи Ницше, место философа в пантеоне мыслителей человеческой цивилизации и значение его творчества для современного мира. Почему Ницше пришёл к выводу о смерти Бога? На каком основании он вывел положение о появлении сверхчеловека? В чём суть моральной доктрины Ницше, является ли она доктриной аморализма? Несёт ли Ницше ответственность за те политические и этические взгляды, которые в ХХ веке прямо апеллировали к его философскому наследию? Насколько популярна идея сверхчеловека среди сегодняшней молодежи, во многом придерживающейся ценностей индивидуализма? Вот круг вопросов, которые обсуждаются в передаче.
Ницше вряд ли когда-нибудь будет до конца понят. Образный, символический язык не дает расписать все как теорему. Отсюда — возможность разных способов толкования, в зависимости от реакций и потребностей толкующего.
При желании там всегда возможно найти свой собственный смысл.
Ницше вряд ли когда-нибудь будет до конца понят. Образный, символический язык не дает расписать его философию как теорему. Отсюда — возможность разных способов толкования, в зависимости от реакций и потребностей толкующего.
При желании там всегда возможно найти свой собственный смысл.
Да, вы правы. Но что нам остаётся делать? Толкуем, толкуем…
Разговор о Личностях-Символах, к которым, несомненно, относится и Ницше, имеет смысл только тогда, когда конкретная индивидуальная Личность-Символ координирована с абстрактной всеобщей ЛИЧНОСТЬЮ-СИМВОЛОМ. Например, личность Арджуны в Махабхарате не является Личностью-Символом без Кришны. Даже Христос постоянно апеллировал к Богу-Отцу. Здесь как бы отрабатывается методология системного подхода, которая в философии Гегеля обозначена как взаимообусловленность «Всеобщего-Особенного-Единичного». И при исследовании ницшеанских глубин крайне полезно привязываться к какой-либо практической задаче (теме, проблеме), которая имеет теоретическую интерпретацию. Меня, например, как научного работника, преподавателя и специалиста в области управления (менеджмента), абсолютно не волнует факт отношения Ницше к женщинам или семитам. Пусть это волнует самих семитов или их антиподов-антисемитов, а также тех, кто ходит в секс-шопы для приобретения разных аксессуаров, в т.ч. плеток. Иной вопрос, индивид и толпа, сущность воли к власти, истинность науки и ее методов — это мне интересно. Но видение Ницше в части интересующих меня проблем интересует меня относительно. И. Эбаноидзе прав в части амбивалентности идей Ницше (Платон: не побуждает нас к исследованию то, что не вызывает одновременно в нас противоположных чувств). Он как бы продолжает идею Конфуция: человечность — способность и любить людей, и испытывать к ним отвращение. Ницше становит более понятен в дихотомиях Нового и Старого Заветов (бьют по щеке, — подставь другую vs око за око, зуб за зуб). В таком ракурсе становятся понятнее и его сентенции типа «бог умер».