Нашли у нас полезный материал? Помогите нам оставаться свободными, независимыми и бесплатными.
Славой Жижек о философии, идеологии, благотворительности и западном варианте дзен: подборка провокационных высказываний cловенского философа.
Мнение об этом человеке давно распалось на два традицонных лагеря, в первом из которых Жижека записывают в несомненного учителя и гуру современной философии, во втором же брезгливо именуют его псевдофилософом и с иронией относятся к его высказываниям. Не претендуя на роль рефери в вечной борьбе скандирующих «за» и «против», мы выбрали 10 мыслей Славоя Жижека об идеологии, гедонистическом аскетизме, истинном дзен и других сторонах нашей реальности.
Источник: Husein Khzam / Flickr.com
Счастье никогда не было важно. Проблема в том, что мы не знаем, чего мы действительно хотим. Мы не становимся счастливыми, когда получаем то, чего мы хотели. Только когда мы мечтаем об этом. Поэтому мне кажется, что жизнь в глубоком удовлетворении — это жизнь в постоянной борьбе, особенно с самим собой. Мы все помним Гордона Гекко из «Уолл-стрит», которого сыграл Майкл Дуглас. Он говорил, что завтраки — для слабаков, а если вам нужен друг, то лучше завести собаку. Я думаю, о счастье можно сказать что-то похожее. Если вы хотите оставаться счастливыми, просто оставайтесь глупыми. Гении не бывают счастливы. Счастье — это категория рабов (из беседы Славоя Жижека с читателями The Guardian).
Подробнее «Счастье? Нет, спасибо»: Славой Жижек о том, почему нам не стоит гнаться за благополучием
Что же касается свободы выбора, то я уже где-то писал о псевдовыборе, предлагаемом подросткам из общины амишей, которым, после строжайшего воспитания, по достижении 17 лет предлагают окунуться во все излишества современной капиталистической культуры – в водоворот из скоростных автомобилей, разнузданного секса, наркотиков, выпивки и т.п. Через пару лет они вольны выбирать, возвращаться ли им к образу жизни амишей или нет. Будучи воспитанными в полном отрыве от американского общества, молодые люди оказываются не подготовленными к вседозволенности, что в большинстве случаев вызывает у них невыносимое чувство тревоги. Подавляющее большинство добровольно возвращается в свои оторванные от мира общины. Это превосходный пример трудностей, неизбежно сопутствующих «свободе выбора»: хотя детям амишей формально и предоставляется свобода выбора, сами условия, в которых они должны ей воспользоваться, делают их выбор несвободным («Против прав человека»).
Для меня идеология — не просто система идей. Идеология для меня, на самом элементарном уровне, — это что-то интимное, спонтанное, она — в том, как вы ощущаете окружающий вас мир, как вы организуете свою жизнь, в чем вы видите ее смысл. Поэтому я считаю, что сегодня мир идеологизирован более, чем когда-либо раньше. Для меня идеология — это вовсе не Большая Система типа коммунизма, капитализма и так далее, идеология проявляется в самых интимных отношениях. Идеология — в том, почему вы что-то принимаете, а что-то нет, в манере вашей речи, в том, как вы готовите ужин, как вы развлекаетесь и так далее <…>. Я верю, что мы можем освободиться от идеологии, открыто признав и продекларировав не только ее существование, но и свое место под ее гнетом. Дело в том, что мы не должны забывать: природа любой идеологии такова, что та может действовать только подспудно. Никогда — напрямую. Стоит провозгласить идеологию, ее истинный смысл и цели, как ты уже подрываешь ее силу. Об этом много писала Джудит Батлер — подлинное подавление возможно только при соблюдении видимости всеобщей свободы. Приведу пример. Не знаю, как в России, но на Западе во всех современных мегакорпорациях самый главный босс, главный эксплуататор, никогда не ведет себя как начальник или тем более тиран. Он подойдет, приобнимет тебя за плечи, пошутит, справится, как дела, — в общем, будет вести себя так, словно начальник — ты. Но ведь хозяин здесь все равно он. Поэтому открыто признать этот факт — уже первый шаг на пути к освобождению от идеологии. Сказать: «Хватит притворяться и играть в этот союз равных. Ты хозяин». Таким образом, ты уже лишаешь его части силы (Интервью на Colta.ru).
И Ницше, и Фрейд разделяли идею, что справедливость как равенство основывается на зависти — на зависти к Другому, который имеет то, чего нет у нас, и который наслаждается этим. Требование справедливости, таким образом, в конечном итоге является требованием такого сокращения избыточного наслаждения Другого, при котором все получают равный доступ к jouissance («наслаждению» — ред.). Неизбежным результатом этого требования оказывается, конечно, аскетизм: поскольку невозможно предоставить равное jouissance, можно установить общий запрет. Но не следует забывать, что сегодня, в нашем обществе вседозволенности, этот аскетизм принимает форму своей противоположности: общего приказа Сверх-Я — «Наслаждайся!». Мы все околдованы этим запретом, который оказывается самым серьезным препятствием для нашего наслаждения, — вспомним яппи, сочетающих нарциссическую «самореализацию» с крайне аскетической дисциплиной (пробежки по утрам, здоровое питание и т. д.). Возможно, именно это имел в виду Ницше, говоря о последних людях, — только сегодня можно по-настоящему различить контуры последних людей в виде гедонистического аскетизма яппи. Ницше, таким образом, не выступает за простой отказ от аскетизма: он прекрасно знает, что определенный аскетизм является обратной стороной избыточной декадентской чувственности, — на это направлена его критика вагнеровского «Парсифаля» и вообще позднего романтического декаданса, колеблющегося между влажной чувственностью и невразумительным спиритуализмом («О насилии»).
Читайте также Славой Жижек: «Будущее не похоже на сценарии голливудских фильмов»
Тут следует вспомнить историю Чжуан-Цзы, которому приснилось, что он — бабочка. Пробудившись, Чжуан-Цзы спросил себя, кто он: Чжуан-Цзы, которому приснилось, что он — бабочка, или бабочка, которой приснилось, что она — Чжуан-Цзы? Даже если реальность «более реальна», чем фантазия, для сохранения ее связности требуется фантазия: если мы вычтем из реальности фантазию — фантазмическую рамку, — то реальность утратит свою связность и разложится. А мораль тут такова: само противопоставление «либо признай реальность, либо выбери фантазию» ложно. То, что Жан Лакан называет переходом фантазии, не имеет ничего общего с уходом от иллюзий и принятием реальности такой, какая она есть. Вот почему, наблюдая то, как человек отказывается от иллюзий и героически принимает реальность во всей ее неприглядности, мы должны сосредоточиться на распознавании минимальных фантастических контуров этой самой реальности. Если мы и впрямь хотим изменить нашу социальную реальность или выйти из нее, первым делом нужно изменить наши фантазии, которые помогают нам вписываться в эту реальность (Славой Жижек, «Искусство смешного возвышенного»).
Читайте также Сьюзен Зонтаг о фотографии, вуайеризме и эстетическом потребительстве
Целый ряд повествовательных приемов в романах XIX века схож со стандартными приемами современного кинематографа (изысканное использование воспоминаний в книгах Эмили Бронте, параллельный ход событий, крупный план у Диккенса), а иногда даже с приемами модернистского кинематографа (использование эффекта пустого пространства в «Мадам Бовари»). Казалось, что новое восприятие жизни уже появилось, но оно искало способ выразить себя, и эта возможность представилась ему с появлением кинематографа. Здесь мы имеем дело с историчностью своеобразного будущего совершенного времени – только с приходом кинематографа и после внедрения его стандартных процедур мы смогли полностью оценить логику повествования в «Мадам Бовари» и в романах Диккенса. Сегодня мы приближаемся к схожему порогу: новый жизненный опыт уже витает в воздухе, также как и понимание жизни, взрывающее линейное повествование и превращающее жизнь в многообразный потоке Даже в сфере точных наук (квантовая физика и ее интерпретация множественной реальности, полная неизбежность эволюции жизни на Земле – как показал в «Удивительной жизни» Стивен Джей Гулд, находки Берджес Шейл свидетельствуют о том, что эволюция могла пойти по совершенно другому пути) мы всё чаще наблюдаем хаотичность жизни и альтернативные версии реальности. Жизнь воспринимается либо как ряд множественных, параллельных судеб, которые взаимодействуют друг с другом и на которые решающее воздействие оказывают бессмысленные, но неизбежные встречи, и в этих точках пересечения все перемешивается (см., например: «Нарезка кадров» Роберта Олтмана), либо как различные версии/результаты одного и того же, постоянно повторяющегося сценария (сценарии «параллельных вселенных» или «возможных альтернативных миров» – см. «Случай», «Двойная жизнь Вероники» и «Красный» Кислевски). Даже некоторые «серьёзные» историки недавно выпустили в свет том «Виртуальная история», в котором заявили, что важные события нашей эпохи, начиная с победы Кромвеля над Стюартами и Войны за независимость США и заканчивая распадом СССР, зависели от непредсказуемых, а иногда даже от невероятных случайностей.
Это восприятие нашей действительности как одного из возможных, и даже не обязательно самых вероятных результатов, как «открытой» ситуации, это представление о том, что другие возможные результаты не «отменяются», а продолжают преследовать нашу «верную» реальность, наподобие призрака того, что могло произойти, придавая нашей действительности чрезвычайную хрупкость и случайность, неизбежно входят в острое противоречие с доминирующей линейной формой повествования в нашей литературе и в нашем кинематографе – кажется, слышен призыв найти новую художественную среду, в которой такое восприятие будет не эксцентричной чрезмерностью, а «должным» способом функционирования. Кто-то может сказать, что гипертекст киберпространства и является такой новой средой, в которой жизненный опыт обретет свою естественную, более объективную корреляцию, и что только после прихода гипертекста киберпространства мы можем по-настоящему понять цели, которые ставили перед собой Олтман и Кислевски («Искусство смешного возвышенного»).
Следует провести различие между истинным дзен и его западной версией: подлинное величие дзен не в том, что его нельзя сводить к «внутреннему пути» в «истинное Я»; цель дзенской медитации полностью противоположна — тотальное опустошение Я, признание того, что нет никакого Я, нет никакой «внутренней истины», которую нужно найти. <…> Нужно увидеть … признак того, чем подлинный дзен отличается от усвоенного Западом, вновь и вновь вписывающего его в матрицу «открытия истинного Я». Логика «внутреннего пути», когда ее доводят до конца, ставит нас перед пустотой субъективности и таким образом принуждает субъекта принять свою полную десубъективацию; парадоксальный паскалевский вывод из этой радикальной версии дзен состоит в том, что, раз не существует никакой внутренней субстанции религии, сущность веры — это совершенный декорум, подчинение ритуалу как таковому. Западный буддизм не готов принять, таким образом, то, что последней жертвой «пути к своему Я» является само это Я (Славой Жижек, «Добро пожаловать в пустыню реальности»).
Читайте также Соприкосновение с жизнью: учение Кодо Саваки Роси, или дзен для ничего
Благотворительность — это гуманитарная маска, скрывающая оскал экономической эксплуатации («О насилии»).
Лучше не делать ничего, чем участвовать в конкретных действиях, основная функция которых — помочь системе действовать мягче (скажем, расчищать пространство для множества новых субъективностей). Угроза наших дней — не пассивность, но псевдоактивность, требование «быть активным», «участвовать», прикрывать Ничтожество происходящего. Люди постоянно во что-то вмешиваются, «что-то делают», ученые принимают участие в бессмысленных дебатах и т. д. По-настоящему сложно отступить назад, отстраниться. Власть часто предпочитает диалог, участие, даже «критическое», молчанию — ей бы только вовлечь нас в «диалог», удостовериться, что наше зловещее молчание нарушено. И потому воздержание граждан от голосования есть подлинно политическое действие: оно властно ставит нас лицом к лицу с бессодержательностью современных демократий («О насилии»).
Я думаю, философия будет важна, как никогда раньше, даже для так называемых «простых людей». Почему? Невероятная социальная динамика сегодняшнего капитализма, наравне с научными и технологическими прорывами, настолько изменили существующий строй, что старые этические и религиозные системы больше не работают. Подумайте о биогенетических вмешательствах, которые даже могут изменить ваш характер и вашу психику. В традиционных этических системах даже не было возможности для появления подобных вещей, что означает, что нам самим нужно думать. Самим принимать решения. Мы больше не можем опираться на старые религиозные и этические формулы. Например: вы за или против биогенетических вмешательств? Для того чтобы решить, чтобы занять какую-то позицию, вы должны косвенным образом задать себе вопрос: обладаю ли я свободной волей? Действительно ли я в ответе за свои поступки? И так далее. Поэтому мне кажется, что XXI век будет веком философии (из беседы Славоя Жижека с читателями The Guardian).
Обложка: ExScholar / Youtube
Отлично ! Спасибо
Хорошо химикам. Написали формулу спирта, и вокруг этой формулы никаких споров и сомнений. Аксиома. И никаких гвоздей. В общественных науках аксиомы отсутствуют. Ну, не будем же мы серьезно воспринимать отдельные попытки «общественников» придать статус аксиом некоторым своим позициям. Допустим, как утверждает Жижек, XXI век будет веком философии. Но будет ли философия обретать (хотя бы приблизительно) (суб, квази) аксиоматическую форму, или она останется такой, как во времена Гераклита или Лао-цзы? Т.е. станет ли она более полезной для науки в методологическом плане. Жижек плыл свои каналом в философии. Но для не-философа каналы в философии отсутствуют. Не-философ в философии движется культурологически, не ставя перед собой задачи развивать саму философию. И когда не-философу предлагают оценить труд философа, для не-философа это решается так:
Счастье никогда не было важно.
Мо-цзы: счастье нельзя просить, несчастья нельзя избежать, если сам поступил плохо, трудился не усердно;
Анаксагор представлял себе счастливого не богачом и не государем, когда сказал, что не удивился бы, если бы большинству какой-нибудь счастливец показался странным;
К. Кастанеда: чувство собственной важности — главнейший и самый могущественный из врагов человека.
Платон: Не было еще гения без некоторой доли безумия.
Что же касается свободы выбора
И. Кант: единственный признак свободы — это скорее способ, которым их достоверность определяется через их основания
Конфуций: слышать о многом, выбирать в нем лучшее и следовать ему
Для меня идеология — не просто система идей.
А. Богданов: идеология … все ее формы: речь, познание, нормы обычая, права, морали, политический строй и т. д. представляют на деле в жизни общества организационные орудия
Платон: идеи пребывают в природе как бы в виде образцов, прочие же вещи сходны с ними и суть их подобия, самая же причастность вещей идеям заключается не в чем ином, как только в уподоблении им
И Ницше, и Фрейд разделяли идею, что справедливость как равенство основывается на зависти
Платон: справедливость — заниматься свои делом и не вмешиваться в чужие; считается, что каждый, каков бы он ни был на самом деле, должен провозглашать себя справедливым, а кто не прикидывается справедливым, тот не в своем уме
Платон: любому человеку нелегко усмотреть самое истинное и наилучшее равенство, ибо это — суждение Зевса
Ф. Бэкон: человек, лишенный достоинств, неизменно завидует им в других, ибо душа человеческая питается либо собственным благом, либо чужим несчастьем; кому не хватает первого, тот будет упиваться вторым; кто не надеется сравняться с ближним в достоинствах, старается сквитаться с ним, нанося ущерб его благополучию.
А далее — сказанное древними философами следует попытаться согласовать с тем, что по данным аспектам пишет Жижек. Скажу честно, что любая попытка согласовать даже ограниченные «срезы» философских знаний (особенно — разновременных) для меня лично (не-философа) представляется абсурдной задачей. Единственное, что остается для не-философов в их занятии философией — расслабиться в беседах с мудрецами и получать удовольствие. А практическая польза от подобных занятий пусть на все времена остается уделом профессиональных философов.