Нашли у нас полезный материал? Помогите нам оставаться свободными, независимыми и бесплатными.
Кто такие левые и правые интеллектуалы и почему Жак Лакан сравнивал их с олухами и канальями.
Интеллектуалы, этот важный и известный народец, заявили о себе в полной мере в 1898 году: тогда, после легендарного дела Дрейфуса, прогрессивная общественность выступила против несправедливого обвинения в измене Франции офицера Генштаба Альфреда Дрейфуса, критикуя действия правительства и представителей судебной власти. По этому поводу 1500 писателей, учёных, журналистов и студентов опубликовали в газете «Aurore» (Аврора) коллективную петицию в поддержку необоснованно осуждённого под заглавием «Протест», и именно этот документ вошёл в историю как «Манифест интеллектуалов», дав новую жизнь этому термину.
Таким образом, на арену политической жизни вышла новая сила, которая была способна производить и развивать идеи, определять нормы и культурные ценности для остальной части общества. Но самое забавное, что тогда же, вместе с «дрейфусарами» (сторонниками Дрейфуса — этими самыми интеллектуалами), стали громко о себе заявлять «антидрейфусары» (противники Дрейфуса, оправдывающие действия правительства), которые стали использовать методы своих соперников: публиковать петиции, выступать с патетичными речами, проводить кампании в прессе и т.д. Одним словом, почти одновременно с левыми интеллектуалами на свет появляются интеллектуалы правые. С тех пор разделение на левых и правых прогрессивно мыслящих представителей общества, занимающих активную гражданскую позицию и пытающихся привлекать внимание правительства к общественному мнению, стало традиционным для любых интеллектуальных элит во всём мире. О деле Дрейуса уже забыли, но на сцену явились другие.
«Я обвиняю» — статья Эмиля Золя, в которой знаменитый писатель обвиняет французское правительство в антисемитизме и противозаконном заключении в тюрьму Альфреда Дрейфуса
Так человеческая склонность к полярному мышлению в духе «или-или» запечатлела себя в мыслящей среде, где, казалось бы, излюбленные категории «чёрное и белое», «хорошие и плохие», «левые и правые» не должны были бы иметь силу, — хотя бы потому, что настоящему интеллектуалу всегда должна быть интересна истина, а она, как известно, одна. В своё время эту мысль хорошо выразил Жан-Поль Сартр:
Если хотите пример такой общей концепции интеллектуала, то я скажу, что «интеллектуалами» не назовешь ученых, которые работают над расщеплением атома чтобы улучшить оружие для атомной войны, — они только ученые, и всё. Но если те же ученые, испугавшись разрушительной мощи оружия, которое они создают, собираются вместе и пишут манифест, чтобы предостеречь от использования атомной бомбы, они становятся интеллектуалами. Действительно, во-первых, они выходят за рамки своей компетенции: конструировать бомбу – это одно, а осуждать ее использование – совсем другое; во-вторых, они злоупотребляют своей славой и своими полномочиями, влияя на общественность, скрывая при этом непреодолимую пропасть между их научными знаниями и их политической (основанной на совершенно иных принципах) оценкой оружия, которое они разрабатывают; в-третьих, они порицают использование бомбы не по причине ее технического несовершенства, но во имя крайне спорной системы ценностей, высшая из которых – человеческая жизнь.
Возможно, именно это разделение на левых и правых интеллектуалов в итоге привело к тому, что со временем вместо идеалов истины и справедливости, и те, и другие стали служить идеалам софистики, риторических схваток и борьбы с несогласными, приблизившись к образу тех, кого Сократ называл филодоксами («любителями мнений»). Эту особенность интеллектуальной элиты подметил ещё в первой трети XX века итальянский философ Антонио Грамши:
Большинство таких людей, когда все уже свершилось, предпочитают рассуждать о крушении идеалов, окончательном крахе программ и прочих столь же приятных вещах. Так они снова начинают уклоняться от всякой ответственности. И вовсе не потому, что они не разбираются в происходящем или не в состоянии иногда выдвинуть превосходные решения самых неотложных проблем или таких проблем, которые хотя и требуют для своего решения серьезной подготовки и времени, тем не менее столь же неотложны. Однако эти решения остаются великолепнейшим пустоцветом, этот вклад в коллективную жизнь не озарен проблеском нравственного света — он всего лишь продукт интеллектуального любопытства, а не острого чувства исторической ответственности, которое требует от всех быть активными в жизни, не допускает какого либо вида агностицизма и безучастного равнодушия.
Что ещё добавить? Кажется, что дальше — хуже. Ладно бы всё это ограничилось пустословием и пустоцветием, в котором постепенно стали обвинять болтающих умниц более-менее мыслящие люди, но риторика современного «интеллектуала » (коим себя, безусловно, мнит каждый второй журналист и каждый первый общественный деятель) больше напоминает откровенную манипуляцию, которая уже не довольствуется простым спекулятивным знанием, пытаясь вовлечь как можно больше людей в эмоциональную воронку своей идеологии.
Не об этом ли предупреждал ещё в 1950-х гг. знаменитый французский философ, психиатр и интеллектуальный бог своего времени Жак Лакан?
Лакан, будучи последователем Фрейда, считал, что современная эпоха оказалась в настоящем тупике: идеалы сомнительны, а правила, системы и утопии, которыми усеяно поле политики, не вызывают доверия. Размышляя во время одного из своих семинаров о «правых» и «левых» интеллектуалах, он пришёл к неутешительному выводу: и тот, и другой — круглые дураки, и выбор между ними и их позициями едва ли возможен, потому как «каналья олуха стоит» (левых он именует олухами, а правых — канальями):
Как мы тогда отметили с вами, существуют, и притом уже давно, два разных явления — интеллектуал левый и интеллектуал правый. Я хотел бы предложить для тех и других определения, которые могут показаться поначалу резкими, но позволят лучше понять, в каком направлении двигаться.
Олух, или, иначе говоря, тормоз — очень симпатичное мне словечко, — лишь приблизительно описывают нечто такое, для чего английский язык и литература выработали, на мой взгляд — я к этому еще вернусь — означающее значительно более ценное. Целая традиция, начавшаяся с Чосером и достигшая своего расцвета в елизаветинском театре, выросла в них вокруг термина «оо».
Fool— это безобидный умственно отсталый, но устами его говорят истины, которые окружающими не просто терпятся, но и применяются порою на деле, так как fool этот наделяется порою знаками шутовского достоинства. Эта блаженная сень, это лежащая в основе поведения foolery- вот что придает в моих глазах цену левому интеллектуалу.
Этому качеству я противопоставил бы то, для чего та же традиция предлагает современный этому последнему и употребляемый в паре с ним — я приведу вам, если у нас будет время, тексты, где примеры этого употребления, вполне недвусмысленные, встречаются в изобилии — термин knave.
В определенных случаях слово knave переводится как слуга, но этим его значение далеко не исчерпывается. Knave- это не циник, в котором есть все же что-то героическое. Это, скорее, тот, кого Стендаль именует продувным плутам, то есть, собственно говоря, господин Всякий-и-Каждый, только, разве что, посмелее других.
Любому известно, что часть идеологии правого интеллектуала состоит в том, что он выдает себя за того, кем, собственно, и является — за knave, человека, который не останавливается перед последствиями так называемого реального взгляда на вещи. Другими словами, он готов, когда это нужно, сознаться, что он — каналья.
Здесь интересны прежде всего результаты. В конце концов, каналья олуха стоит — он, по крайней мере, столь же забавен. Беда в том, что когда канальи сбиваются в стадо, они неизбежно превращаются в стадо олухов. Вот почему правая идеология приводит в политике к столь плачевным итогам.
Обратим, однако, внимание на одну не вполне очевидную вещь — я имею в виду своеобразный эффект хиазма, состоящий в том, что характеризующая стиль левого интеллектуала foolery кончается коллективным канальством, групповым knavery.
Что ж, точнее и не скажешь. Спросите, к чему это всё? Да так, навеяло. С выступлений Лакана прошло более 50 лет, а каналий и олухов с тех пор, кажется, стало только больше — и все они мнят себя истинными интеллектуалами, и каждый из них участвует в формировании общественного мнения, левого или правого, — кажется, уже совершенно неважно. Включите телевизор, послушайте жужжание, исходящее оттуда, пару минут, и выключите его навсегда, если коллективное канальство вам всё-таки не по душе.
Источник: Лакан Ж. Семинары. Книга 7 (1959-1960)
Этика психоанализа. / Пер. А. Черноглазова. — М.: Гнозис; Логос, 2006. С 235-236.
Обложка: Wikimedia.
Боюсь даже предположить, что бы он сказал о нашей интеллигенции)
Я думаю, он бы вовсе не стеснялся в выражениях. Хотя разница между этими ребятами не слишком большая. Пелевин отлично охарактеризовал её:
«Говоря о вине интеллигенции перед народом, он постоянно употреблял два термина, которые казались мне синонимами — «интеллигент» и «интеллектуал». Я не выдержала и спросила:
— А чем интеллигент отличается от интеллектуала?
— Различие очень существенное, — ответил он. — Объяснить?
Я кивнула.
— Когда вы были совсем маленькая, в этом городе жило сто тысяч человек, получавших зарплату за то, что они целовали в зад омерзительного красного дракона. Которого вы, наверно, уже и не застали…
Я отрицательно покачала головой. Когда-то в юности я действительно видела красного дракона, но уже забыла, как он выглядел — запомнился только мой собственный страх. Павел Иванович вряд ли имел в виду этот случай.
— Понятно, что эти сто тысяч ненавидели дракона и мечтали, чтобы ими правила зеленая жаба, которая с драконом воевала. В общем, договорились они с жабой, отравили дракона полученной от ЦРУ губной помадой и стали жить по-новому.
— А причем тут интелл…
— Подождите, — поднял он ладонь. — Сначала они думали, что при жабе будут делать точь-в-точь то же самое, только денег станут получать в десять раз больше. Но оказалось, что вместо ста тысяч целовальников теперь нужны три профессионала, которые, работая по восемь часов в сутки, будут делать жабе непрерывный глубокий минет. А кто именно из ста тысяч пройдет в эти трое, выяснится на основе открытого конкурса, где надо будет показать не только высокие профессиональные качества, но и умение оптимистично улыбаться краешками рта во время работы…
— Признаться, я уже потеряла нить.
— А нить вот. Те сто тысяч назывались интеллигенцией. А эти трое называются интеллектуалами»