Нашли у нас полезный материал? Помогите нам оставаться свободными, независимыми и бесплатными.
Монотонность, подсознание, сюр: Даниил Каплан анализирует картины Рене Магритта и разбирается, почему обыватель упирается в шаблоны, не видя разнообразия жизни, какие тайники нашего подсознания приоткрывает художник и как он учит нас смотреть правде в глаза.
У каждого художника есть своя стержневая системообразующая линия, называется «стиль», по которому художника узнает зритель. Дали — сновидения, оплавляемые часы, на тонких костяных ногах слоны. У Де Кирико — игрушечная основа, несерьезность в отношении к тем же проблемам. Особенность стиля или манеры Магритта в том, что у него одной линии нет. Его стиль состоит из чистых наблюдений и провоцируемых реакций. Ему хочется изменить линию поведения зрителя, вторгаясь в проекцию действительности. Взяв точную копию предмета, переадресовать наши чувства к скрытому восприятию всего, что этот предмет окружает — к нашему подсознанию. Мы сами становимся третьим слоем картины.
Таким образом, в истории искусства Магритт — удивительное явление. Окружающая жизнь для него — дикий зверь, против которого можно идти только без оружия, но с полной ясностью и отвагой. «Смотреть правде в глаза» — так можно назвать его линию. Монотонность Магритта разбавляема непредсказуемым сюжетом, то есть откликом зрителя на сочетание двух плоскостей, взаимно образующих сюжет, как легким ветром или поворотом руля — тонким переходом между явью и вымыслом. За что его охотно будут причислять к сюрреалистам. Магритт же, применимо к своему творчеству, более справедливым считал «магический реализм» — как живая вода иллюзий, гладкость его полотен обманчива.
Читайте также «Месть богов»: мир, который предсказал Рене Магритт
«Препятствие пустоты» (1965), «Пронзенное время» (1938), «Ключ к полям» (1936).
Наездница гарцует, сливаясь со стволами деревьев, поздняя работа Магритта «Препятствие пустоты» (1965) или «Карт-бланш», «The blank check», правильнее было бы перевести — фиксация границы невозможного. Художник смягчает шероховатость прикосновения взгляда к тому третьему слою нашего восприятия, с которым и связан момент открытия его стиля. Еще более подходящая иллюстрация «Пронзенное время». Название, как часто бывает у Магритта, дополняет содержание — сделан туннель из камина, и вырывающийся паровоз идет встать на рельсы, огибающие невидную из-за края картины елку, но пустой, очевидно фальшивый камин, и непроницаемое зеркало, и часы, которые перешагнули двенадцать… Взросление — плавная перемена ощущений. Завершается разочарованием, чаще всего.
— Кто умеет жить, тот живет. Кто не умеет — жалуется.
Жалобщики придумали еще другую форму — моральных нравоучений. Магритт, искавший образ для воплощения сил сопротивления негативному опыту, находит самую удачную метафору — жокея. Под стук лошадиных копыт, опережающих автомобили, с ним возникает внешний облик того «царства изнутри», которого больше нет. Зритель думает, что его совсем нет — это недостоверно, потому что все, что схватывает зрительный нерв — недостоверно. По обочине, покрытой снегом, лежат засохшие растения, и вдоль них движется автомобиль, подсвечивая фарами асфальт. Красные две дорожки Магритту уже не были родными, художник не любил автомобили, естественно ощущая себя среди них заблудившимся. Разделение родственного и нового, или достоверного и недостоверного, к чему относишься с недоверием, глубоко роднит Россию с Магриттом. Непроницаемая пародия на шекспировский занавес жизни, его «Заблудившийся жокей», как шторка в душе, — ограниченность взгляда, упертого в родительский опыт. И в «Детстве Икара» художник изобразит две главные плоскости, в которые упирается взгляд ребенка.
«Заблудившийся жокей» (1926), «Детство Икара» (1960), «Месть богов» (1965).
Сюрреализм появился от предчувствия трансформации жизни в сознании человека — с чем связано, например, увлечение Дали Фрейдом. Адаптация к социуму определяет очень многое. Необходимость адаптации сидит во всех существах, но человек тем и отличается от других существ. Если эти существа не будут адаптироваться, они погибнут, а человек развивается в противодействии социуму. Дали — эпатаж. Де Кирико — ирония. Пикассо — вызов. Пикассо, его линия «доворачивают» наше представление о мире до полного переворота в сознании. Условимся, что так. Тогда Магритт, мешая ему озорничать, как на картине «Ключ к полям» (1936), собирает наше представление по кусочкам. Так часто говорят «театр, театр», вспоминая Шекспира, а это страшно, что у человека нет своей роли и режиссера нет.
На этом чудном открытии XX века тонкий и проницательный Поль Дельво, тоже бельгиец, построит свою линию. В мире все сюрреалистично поменялось, стало нервно и трагически грубо. Не театр — сплошной не проходящий беспокойный сон Офелии. Пикассо и Дельво, Дали и Де Кирико — все это темперамент рвущейся вперед омолодившейся цивилизации. Магритт иллюстрирует одинаковой интриги бесконечный перформанс: «Продолжение», «Плагиат», «Удел человеческий», «Состояние человека», «Условия человеческого существования», «Угроза убийце». Перед восприятием расступается невидимое. Человек включился, и жизнь внутри расступившейся дымки обнаружила запахи. Есть и грустная нота — скучно жить, когда никто вокруг не замечает самого очевидного.
В российской природе много своего и особенного — зачем говорить о березах?
«Готовый букет» (1957), «Иллюстрация молодости» (1937), «Ностальгия» (1940).
Магритт пытается вызвать в человеке разнообразие чувств в отношении принадлежащих ему отрицательных реакций, описывая еще на неизвестном языке скуку, серость, однообразие. Магритт, быть может, единственный из всех, кого называют сюрреалистами, не отказывая молодости в ее проявлениях (у него даже картина такая есть «Иллюстрация молодости» (1937)), сохраняет ностальгию — заменить бы это все на приятное тепло сельского дома… Сонные вечера спокойного созерцания, деревушки, погруженные в туман — наше дымное благополучие. Глухое небо. Неясные огни. Фиолетово-серый с малиновым отливом полог накинут на опушку елей, торжественно замёрзших, как грядки, накрытые полиэтиленом. Знаки молодости у Магритта проходят по сельской дороге. И тем изящнее выглядит облокотившейся на парапет моста черный ангел «Ностальгии», отвернувшийся от своего Альтер-эго — льва.
Сейчас знакомая ситуация будет описана. Ненависть за неудачи — свои — толкает людей относиться с ненавистью к чужой молодости, а неудач было много — и именно на почве ревности зрелости к юности — качеств молодости не ценили и не имели возможности ими пользоваться. И когда состарились — возненавидели не условия, располагавшие к такому ходу событий, и не сам ход событий, к этой печальной ситуации их приведший (когда от человека постоянно требовали соответствовать чужому представлению о себе). Под двенадцатым резким ударом возненавидели только то, что на виду — чужую молодость. Вместо того чтобы самим не превращаться в могилы каменных туш, выкинутых на сушу, с парусником мечты, уходящим на дальнем и проникнутом магией путешествий горизонте.
«Чудеса природы» (1953), «Память о путешествии» (1955), Истинно лучшие фрагменты
Поэтому оптимизм намерений «Мне бы хотелось» или «Я настроен» — лучшая характеристика искусства. Магритт, избегая давать советы «Северному сиянию», создает ему образ женщины, с которой облетает кожа. За ней располагается метафора непостоянства материи — песок. Две как под витриной фигуры женщин, парик из их волос, ставший птичьим оперением, полное безразличия мрачное небо и песок времени. Тот же парик будет трепать «Смысл ночи» белой перчаткой беспокойного сна, а ходить вдоль границы берега будут не голые нимфы, как у Дельво, — кумиры, одноглазые существа. Их мертвые мраморные головы рождаются из пены. Брюзжание их превращает голые тела в бюсты. Их глумливые голоса, севшие от соли, взамен отнятой красоты советуют художнику мораль: «зрителю нужна мораль».
— Ума не надо и красоты тоже, а в остальном мы все похожи.
Нужно быть немного глянцевым, всегда успешным, мы давно научились этому — о чем теперь жалеть? Счастье — благополучно увядать. Зачем показывать всем, как с тебя лепестки облетают? Правда, есть и другая модель — красная. «Красная модель» (1935) — нелепые ботинки с голыми ногами, рядом скомканными лежат вырезки из газет. Общий тон напоминает коричневый поношенный пиджак чиновника с разгромной рецензией — это не обычая пыльная дорожная история, Магритт сумел представить ее с пафосом Брехта. Сколько невероятного разнообразия существует в жизни, а обыватель утыкается в шаблоны и множит, и копирует их, выступая распространителем заблуждений. Первый бельгиец, известный в России, конечно, Пуаро, а второй — Рене Магритт, как двойственное положение затылка в отражении зеркала.
Все до единого полотна Магритта — «земля чудес» в проявляющемся свете.
«Земля чудес» (1964), «Красная модель» (1937), «Продолжение» (1965).
«Северное сияние» (1926), «Смысл ночи» (1927), «Рождение идола» (1926).
«Плагиат» (1940), «Убийца, которому угрожают» или «Угроза убийце» (1927).
«Удел человеческий» (1933), «Состояние человека» (1934), «Условия человеческого существования» (1935).
