Нашли у нас полезный материал? Помогите нам оставаться свободными, независимыми и бесплатными.
Конец культуры, смерть истины и крах ценностей: проходимся по набившим оскомину ярлыкам, приклеенным к постмодернизму, и разбираемся, почему он был не только неизбежен, но и необходим для появления пространства нового мышления.
Я не люблю постмодернизм как философское направление. И не только из-за непроходимой перегруженности дискурса. Я не люблю любую метафилософию, потому что она напоминает мне врача, пытающегося диагностировать у себя врачизм головного мозга. Всё очарование философии как изощренного искусства (что и привлекало меня при выборе факультета) исчезает под безапелляционным слоганом постмодерна «автор мёртв». Столь нашумевшая и известная каждому студенту метафора «ризомы» являет собой в моем воображении уродливый образ, не идущий ни в какое сравнение со стройным упорядоченным деревом классической метафизики. Нарратив, силящийся денарративизировать самого себя – смехотворное зрелище, сродни талантливой балерине, отчаянно пытающейся быть неуклюжей (так, кстати, и родился контепорари-балет).
Однако моё эссе посвящено неизбежности постмодернизма, а значит, пора заканчивать с субъективной критикой. Классическая метафизика не терпит субъективности, а стремится построить как можно более правдоподобную версию объективной реальности. И даже осознавая невозможность задачи, она продолжает пытаться, как импрессионист продолжает пытаться запечатлить «воздух», неуловимый «миг ощущения», используя лишь непокорное и капризное масло – старинный, слишком сложный, но именно поэтому неистребимый веками инструмент.
Язык в некотором роде подобен маслу. Если не брать на веру слова Хайдеггера о том, что язык — дом Бытия (или прочая сверхъестественная сущность), то язык как система знаков очень давно служит приземлённым целям человечества. С развитием общества цели некоторых индивидуумов перестали быть настолько уж приземлёнными, и язык стал плодородной почвой для воображаемых миров, несуществующих тел и абстрактных понятий. После лингвистического переворота Витгенштейна человечество (в лице более поздних философов), уже не смогло игнорировать идею о том, что любое высказывание есть игра словами, жонглирование знаками, буквенно-смысловой код, вечно искажаемый собеседником.
Другой взгляд Разоблачение постмодернизма: Ричард Докинз об интеллектуальных уловках и меташатаниях философов
Не то чтобы я была фанатом Куна с его научными парадигмами, но развитие философии представляется мне чем-то отдаленно подобным.
Придется взять в оборот немного по-хайдеггеровски сформулированное понятие «ткань языка» и предложить читателю представить философа как человека, прорывающегося сквозь неё. Я считаю, что задача и цель любого философского учения – не уложить существующий язык в стройную систему понятий, а преодолеть его, придумать понятия, никогда не существовавшие до этого. И тогда последователи прорвавшего эту ткань философа, ворвутся через крошечное отверстие в пространство нового мышления. Беда, что тот, кто его проделал, никогда не сможет пойти дальше и мыслить так, будто то, что он создал – само собой разумеется. Он до конца своей жизни будет стражем у этой дырочки, будто у врат Эдемского сада, и всё, что останется проходящим мимо него – отвесить почтительный поклон и двигаться дальше.
Таким образом, Кант продырявил метафизику Вульфа «вещами в себе». Так же Гуссерль насквозь проскрёб картезианское «я мыслю» своим «чистым я». Затем и Лиотар проткнул все предшествующие «метанарративы» острым шилом постмодернизма. Мне кажется, история философии целиком состоит из подобных примеров. Но важно отметить – понятия, созданные философами, укореняются в языке и рано или поздно доходят до «конечного потребителя», пусть и не в отрефлексированной, а в интуитивной, подспудной, безотчётной форме.
Эволюция человеческого мышления – долгий и не всегда легко отслеживаемый процесс. «Philosophy in the air» – так я называю общий понятийно-смысловой аппарат поколения, что-то сродни «концептуальному каркасу», только применимо к самому бытовому уровню, вплоть до споров в комментариях в Интернете под видео на YouTube. Каждый сейчас употребляет слово «интуиция», не читав Бергсона. «Сверхчеловек» Ницше давно ушел в народ, будто там ему всегда и было место. Масса иллюстраций того, как прорванная «ткань языка» давала пространство для новых вербальных спекуляций, научных исследований и философских трактатов.
Возвращаясь к постмодерну в смысле эпохи – я не верю, что человек, рожденный в третьем тысячелетии, удивится, услышав, что автор мёртв. Так же, как и мы давно не удивляемся, услышав, что мир не такой, как мы способны его воспринять органами чувств (а когда-то ведь была революционная мысль). Только лишь те, для кого идеи постмодернизма есть некоторое открытие, озарение – навсегда останутся в его тупике. Они присоединятся к целым полчищам философов, сторожащих свою «дырочку» и громко декларирующих конец развития культуры, смерть истины и падение всех ценностей.
Мы – те, кто, к счастью, оказался за барьером, дышит идеями постмодернизма, они наш ядовитый промышленный воздух. И наши лёгкие мутируют под него, не прекращая своей упрямой тупой работы. Автор, который должен быть мёртв, продолжает пытаться словить «момент» (только теперь это зачастую «концепт»), философ строит очередное учение, несмотря ни на что. А в библиотеках до сих пор стоят книжки с самыми разными нарративами, которые читаются и читаются, вопреки всем стенаниям многострадального постмодернизма.
«Гуссерль насквозь проскрёб картезианское «я мыслю» своим «чистым я».»
— кто такой вуглускр?