Нашли у нас полезный материал? Помогите нам оставаться свободными, независимыми и бесплатными.
Приближение к границе своего «Я», встреча с двойником, слепок реальности: у каждого писателя свой метод создания образов и художественной правды. Мы посмотрели книгу «Литературный мастер-класс» Юргена Вольфа, собравшего воспоминания знаменитых мастеров слова, и выбрали отрывки, в которых литераторы рассказывают, что помогает им творить миры и оживлять характеры. На линии Милан Кундера, Эрнест Хемингуэй, Стивен Кинг и другие.
Каждый писатель часто сталкивается с двумя вопросами: «У ваших героев есть реальные прототипы?» и «Ваш главный герой — это вы?» Обычный ответ — «Не совсем», но, конечно, личный опыт имеет большое значение.
Повествователь в «Невыносимой легкости бытия», который пишет книгу, но его не стоит непременно отождествлять с автором романа Миланом Кундерой (который вообще любит подобные игры), говорит:
Как я уже сказал, герои рождаются не как живые люди из тела матери, а из одной ситуации, фразы, метафоры; в них, словно в ореховой скорлупе, заключена некая основная человеческая возможность, которую, как полагает автор, никто еще не открыл или о которой никто ничего существенного не сказал.
Но разве не правда, что автору не дано говорить ни о чем ином, кроме как о самом себе?.. Герои моего романа — мои собственные возможности, которым не дано было осуществиться. Поэтому я всех их в равной мере люблю и все они в равной мере меня ужасают; каждый из них преступил границу, которую я сам лишь обходил. Именно эта преступаемая граница (граница, за которой кончается мое «я») меня и притягивает. Только за ней начинается таинство, о котором вопрошает роман. Роман — не вероисповедание автора, а исследование того, что есть человеческая жизнь в западне, в которую претворился мир.
Другие писатели признаются в том, что они и их герои близко связаны. Стивен Кинг утверждает:
Все начинается с меня. Даже если я пытаюсь перенести на книжные страницы человека из реальности — например, Дика Чейни, который лег в основу одного из персонажей, — источником все равно служит мое воображение.
В изложении Харуки Мураками это еще ярче:
Взгляните на это моими глазами: у меня есть брат-близнец. И когда мне было два года, один из нас — другой — был похищен. Его увезли далеко-далеко, и с тех пор мы не виделись. Я считаю, что мой главный герой — это тот самый близнец. Часть меня, но не я, мы не виделись много лет. Это альтернативный вариант меня самого. По ДНК мы одинаковы, но наше окружение различно, так что и наш образ мыслей тоже будет различаться. Каждый раз, когда я пишу книгу, я словно оказываюсь в чужой шкуре. Потому что иногда быть собой я устаю. Если у вас нет фантазии, то зачем писать книгу?
Теннесси Уильямс не утверждал, что пишет прямо «с себя», но говорил, что обычно рисует определенные человеческие типы:
Мне оказалось проще понять героев, которые стоят на грани истерии, боятся жизни, отчаялись достучаться до другого человека. Но эти люди, внешне очень хрупкие, на самом деле очень сильны.
В интервью радиостанции BBC Эдвард Форстер сказал:
Я вполне уверен, что я не великий романист, потому что на бумагу переношу всего три человеческих типа: тип, к которому, на мой взгляд, принадлежу я, тип, который меня раздражает, и тип людей, к которому я бы хотел принадлежать. Когда же читаешь действительно великих писателей — например, Толстого, то оказывается, что им удаются любые типажи.
Иногда писатели опасаются: а вдруг родные или друзья опознали себя в героях их книг? Кэрол Шилдс говорит:
Я с самого начала твердо решила не писать о друзьях и родственниках, потому что хочу, чтобы они оставались моими друзьями и родственниками. Мне кажется, что и другие литераторы приходили к тому же выводу. Однажды писателя Робертсона Дэвиса спросили, почему он тянул с написанием замечательной дептфордской трилогии до шестидесяти лет. После долгой паузы он, запинаясь, ответил: «Понимаете, за это время некоторые люди умерли».
У Эрнеста Хемингуэя на этот счет взгляды были довольно странные и, пожалуй, опасные (в свете возможных судебных исков): если уж используешь реальных людей как модели для персонажей, нужно в их описании не отступать ни на йоту от истины. Он выговаривал Фрэнсису Скотту Фицджеральду за то, что в романе «Ночь нежна» тот поступил иначе:
Она начинается великолепным описанием Сары и Джеральда… А потом ты стал дурачиться, придумывать им историю, превращать их в других людей, а этого делать не следует, Скотт. Если ты берешь реально существующих людей и пишешь о них, то нельзя наделять их чужими родителями (они ведь дети своих родителей, что бы с ними после ни случалось) и заставлять делать то, что им несвойственно. Можно взять для романа меня, Зельду, Полин, Хедли, Сару, Джеральда, но все мы должны оставаться сами собой и делать только то, что для нас естественно. Нельзя заставлять человека измениться. Вымысел — замечательнейшая штука, но нельзя выдумывать то, что не может произойти на самом деле.
