Империя на краю: положение дел в России накануне 1917 года

Рубрики : Общество, Последние статьи

Нашли у нас полезный материал? Помогите нам оставаться свободными, независимыми и бесплатными.

Россия накануне 1917 года: процветающая страна с большими перспективами или государство, зашедшее в тупик? Революция 1917 года — роковая ошибка или неизбежность? Кандидат философских наук Марианна Марговская посетила интерактивную выставку «Россия – моя история» и представляет свой взгляд на то, какой образ России и последнего из Романовых транслируется в «историческом парке» на ВДНХ, и предлагает альтернативную точку зрения на события, изменившие ход истории нашей страны.

День сегодняшний. Чудеса «исторического парка»

Вот уже минул год, как в Москве на ВДНХ в павильоне №57 обосновалась грандиозная по масштабам и техническому оснащению интерактивная выставка под названием «Россия – моя история», которую справедливо именуют целым «историческим парком». Проект, подготовленный Патриаршим Советом по культуре при поддержке Министерства культуры РФ и Правительства Москвы, включает три экспозиции, разделяющие историю нашей страны на три основных этапа: становление русской государственности и правление Рюриковичей; период правления династии Романовых; Первая мировая война, революция и советский период до конца Великой Отечественной войны. Прежде чем разместить эти экспозиции на ВДНХ на постоянной основе, их в течение двух лет представляли в качестве самостоятельных выставок. Особенно широко была представлена экспозиция «Романовы», приуроченная к празднованию четырёхсотлетия царской династии в 2013 году, – выставка побывала не только в столичном Манеже, но и в регионах, собирая потоки посетителей, насчитывавших сотни тысяч человек.

Когда я узнала об открытии «исторического парка», то не смогла пройти мимо. Тем более что к тому моменту я уже посетила первую из экспозиций, посвященную Рюриковичам, во время ее расположения в Манеже, и у меня тогда сложилось весьма благоприятное впечатление. То же впечатление поначалу складывалось и от посещения «Романовых» на ВДНХ. Бродя с аудиогидом по многочисленным залам, переполненным световыми инсталляциями и интерактивными стендами, я воодушевлялась мощью и величием царской России… Но чем дальше уходила я вглубь выставочных залов, приближаясь к началу нового века, тем больше вопросов и сомнений вызывало у меня видимое и слышимое. Простите, но где же тяжелейшие проблемы крепостничества, напрямую касавшиеся девяти десятых населения России? Где оппозиционный дух нашей творческой интеллигенции? И почему образ правящей династии столь идеален, что поднимает наших венценосцев почти до уровня земных богов?.. «Его я просто полюбил:/Он мудро (в оригинале «бодро» – М.М.), честно правит нами…», – цитировал мне на ухо аудиогид пушкинские строки, посвященные Николаю I, а в голове, как назло, все настойчивее звучало:

Товарищ, верь: взойдет она,

Звезда пленительного счастья…

Особо острый когнитивный диссонанс случился у меня в залах, посвящённых правлению нашего последнего императора. Видимо, исходя из аксиомы, что Николай II причислен Русской Православной Церковью к лику святых, организаторы выставки не только (и даже не столько) подчеркнули личностные добродетели царя-страстотерпца, сколько возвеличили его как государственного мужа, уверенной рукой ведшего страну в светлое будущее – ровно до тех пор, пока революции 1917 года всё не испортили. Из рассказа аудиогида выходило, что при Николае II Россия воистину достигла своего апогея. Экономика процветала, образование шло в массы, жизнь простых людей вот-вот должна была наладиться, да и военные победы на фронтах Первой мировой войны были не за горами: одной ногой мы уже, можно сказать, были в Берлине. Различные мелкие недоразумения, такие как позорная русско-японская война, Кровавое воскресенье и революция 1905 года, «распутинщина», активная подпольная деятельность революционных партий и прочее на выставке как-то мало освещались и тщательно «обелялись». Получалось, что революции 1917 года были трагической и преступной случайностью, глупостью обманутого народа, происками газетчиков и узких кругов русофобски настроенных интеллигентов. И тут я сказала себе: «Минуточку!..»

Последний из Романовых: кровавое начало

14 мая 1896 года. В Успенском соборе Московского Кремля на царство венчают молодого императора Николая Александровича и его супругу Александру Фёдоровну. По случаю столь знаменательного события на несколько дней вперёд в городе намечены торжественные празднества и всенародное гуляние. Город буквально преобразился: свежевыкрашенные фасады домов, развевающиеся знамёна, москвичи в нарядных одеждах спешат показаться на улицах… Утром 18 мая настроение резко меняется. «Блистательное течение коронационных торжеств омрачилось прискорбным событием. Сегодня, 18 мая, задолго до начала народного праздника, толпа в несколько сот тысяч двинулась так стремительно к месту раздачи угощения на Ходынском поле, что стихийною силою своею смяла множество людей…», – сообщает «Правительственный вестник». Эта сдержанная заметка едва ли хоть отчасти передает ужас случившейся трагедии. Нетрезвая, измотанная многочасовым ожиданием полумиллионная толпа металась по трупам, топча и сминая падавших мужчин, женщин и детей. Причиной этого ужаса стали дешевые царские подарки – небольшой набор продуктов и кружка с императорским вензелем. К концу дня все московские больницы были заполнены ранеными, горы трупов вывозили на кладбище, число пострадавших измерялось тысячами человек.

Что же делает новоиспеченный император? Прекращает празднества, объявляет всенародный траур?.. Ничего подобного. Торжества продолжаются по намеченному плану, а Николай II в самый день трагедии отправляется на бал к французскому посланнику, чтобы – как любят объяснять апологеты николаевского правления – «не вызвать кривотолков». Потом он, конечно, сделает немало хорошего: посетит панихиду и проедет по больницам, выплатит «похоронные» деньги семьям погибших и прикажет открыть приют для сирот. Но и эти благодеяния не уберегут его от рокового прозвища, рожденного народной молвой в день Ходынской катастрофы и закрепившегося за ним на долгие годы: Николай Кровавый.

1905 год. «Маленькая победоносная война» и прочие недоразумения

Войска на Дворцовой площади (Кровавое Воскресение) / © Wikimedia Commons

На вышеупомянутой выставке «Россия – моя история», в частности, несколько удивляет освещение событий Русско-японской войны 1904-1905 годов: якобы войну развязали японцы, совершившие неожиданное нападение на русскую эскадру. Технически ошибки здесь нет, нападение действительно имело место, официально положив начало военным действиям. Однако это – лишь половина правды. На самом деле о неизбежности этой войны знали и открыто говорили при российском императорском дворе задолго до её начала. Сам Николай II прямо заявлял, что рассматривает усиление влияния России в Восточной Азии как важнейшую задачу своего правления. Уже летом 1903 года генерал А.Н. Куропаткин докладывал императору Николаю II о планах готовящейся войны с Японией:

«Мы должны держаться против Японии оборонительного способа действий. Хотя мы и выдвигаем свои войска на линию Мукден – Лаоян Хайчен, но отстоять южную Манчжурию в первый период войны, если туда вторгнется вся японская армия, мы не можем. Мы <…> должны отступать по направлению к Харбину до тех пор, пока прибывшими с тыла подкреплениями не будем усилены настолько, что получим возможность, перейдя в наступление, разгромить японцев»[1].

А в январе 1904 года, можно сказать, накануне «неожиданного нападения», министр внутренних дел В.К. Плеве в разговоре с тем же генералом Куропаткиным окрестил кампанию против Японии «маленькой победоносной войной», которая должна была отвлечь народ от назревавшей революции. Об этом разговоре, ставшем впоследствии поводом для многочисленных насмешек, писал известный государственный деятель С.Ю. Витте[2].

На практике всё вышло с точностью наоборот. Бесславная русско-японская кампания, провалившаяся из-за бездарного командования военачальников и изрядно истощившая казну, стала последней каплей, переполнившей чашу терпения народа. Бунт, уже давно назревавший по причине целого ряда тяжелейших проблем: феодально-крепостнических пережитков, нерешённого рабочего вопроса, неприемлемых условий военной службы, бедственного положения населения и т.д. – наконец выплеснулся наружу. 9 (22) января 1905 года, прозванное Кровавым воскресеньем, положило начало первой революции, которой так и не суждено было воплотиться в жизнь.

И здесь снова нельзя обойти вниманием попытку выгородить официальные власти, которую предприняли создатели «исторического парка» на ВДНХ. Согласно их утверждению, широко распространённая версия о том, что Кровавое воскресенье ознаменовалось расстрелом мирной демонстрации рабочих, не соответствует действительности, и что якобы некие «документы того времени» свидетельствуют, будто огонь был открыт по участвовавшим в протесте вооружённым солдатам. Поскольку эти таинственные документы так и остались неназванными, подтвердить или опровергнуть их существование не представляется возможным. Зато в открытом доступе находятся свидетельства очевидцев и непосредственных участников тех событий, согласно которым шествие рабочих масс, возглавляемое священником Гапоном, более напоминало паломничество – с крестами, иконами и портретами императора. В первых рядах люди шли, взявшись за руки, с обнажёнными головами и с пением «Спаси, Господи, люди Твоя». Сзади несли транспарант с надписью «Солдаты! Не стреляйте в народ!»[3] Не тут-то было. Конный отряд с шашками наголо во весь опор врезался в толпу, нанося удары направо и налево. По данным военного рапорта, после этого из толпы действительно послышались два выстрела…

Распоряжение о расстреле манифестации рабочих отдал великий князь Владимир Александрович – император с семьёй в это время был в Царском Селе. «Ужасный день… – запишет тогда Николай II в своём дневнике. – Много убитых и раненых. Боже, как больно… как тяжело». Ох уж эти запоздалые сожаления…

Именно тогда в России началась новая волна терроризма, одной из первых жертв которого стал великий князь Сергей Александрович.

Государственные мужи против мужика в царском доме

Григорий Распутин, окруженный дамами высшего общества 

Злополучный 1905 год преподнёс России ещё один подарочек. Именно тогда состоялась первая встреча императорской четы с Григорием Распутиным. С 1990-х годов предпринималось немало попыток «реабилитировать» эту малоприятную историческую фигуру в глазах общества, однако задача оказалась невыполнимой, и теперь апологеты патриархальной России предпочитают просто сводить разговоры о Распутине к минимуму. Все, что я услышала о нём на выставке «Россия – моя история», это несколько слов о разнузданности тогдашней прессы, слагавшей грязные байки вокруг отношений «мужика» и императрицы, и утверждение, что Распутин «всего лишь лечил больного цесаревича». И опять же, это лишь половина правды.

Если бы Распутин и в самом деле занимался исключительно здоровьем малолетнего Алексея, было бы крайне трудно объяснить, что прежде делали во дворце иные подобные ему персонажи: Матрёна-босоножка, Блаженный Митя, «христианский оккультист Филипп»… Последнего вообще можно смело назвать предтечей Распутина: его так же называли при дворе «Человеком Божьим» и «Нашим Другом», так же безгранично ему доверяли, дивясь его многочисленным «чудесам» и «пророчествам». Именно он стал причиной одной из самых скандальных историй в семье Романовых. Страстно желая родить, наконец, императору сына, в 1902 году Александра Фёдоровна посчитала, что беременна (к тому моменту у неё уже были четыре дочери). В этом её убедил Филиппов, «лечивший» императрицу различными мистическими способами и запретивший ей обращаться за осмотром к медикам до самого разрешения от бремени.

«Императрица перестала ходить, всё время лежала. Лейб-акушер Отт, со своими ассистентами, переселился в Петергоф, ожидая с часу на час это событие. Между тем роды не наступали. – Пишет в своих воспоминаниях С.Ю. Витте. – Тогда профессор Отт начал уговаривать Императрицу и Государя, чтобы ему позволили исследовать Императрицу… Наконец, Она согласилась. Отт исследовал и объявил, что Императрица не беременна и не была беременна, что затем в соответствующей форме было оповещено России…»[4]

Эта ложная беременность, описанная в дневниках не только С.Ю. Витте, но также члена Государственного Совета А. Половцева и других очевидцев, эти странные боли в ногах, из-за которых Александра Фёдоровна временами даже не могла ходить, её постоянные тревоги и тяга к мистицизму… Всё это может объяснить только одна болезнь – болезнь-притворщица, способная «выдавать» самые невероятные симптомы… истерия.

Григорий Распутин, безусловно, обладавший сильнейшим гипнотическим даром, как никто умел снимать истерические состояния у женщин. Этому есть немало примеров. Взять хотя бы жену действительного статского советника О.В. Лохтину, которую он избавил от «неврастении кишок» и которая, согласно показаниям свидетелей, впоследствии вступила с «Человеком Божьим» в непристойную связь. Что же касается императрицы, то, например, в «Воспоминаниях» дочери Столыпина Марии Бок впрямую приводится один из разговоров её отца с Николаем II о Распутине. На убедительные речи Петра Аркадьевича о недопустимости нахождения в ближайшем окружении императора полуграмотного мужика с весьма сомнительной репутацией император со вздохом ответил:

«Я с вами согласен, Пётр Аркадьевич, но пусть будет лучше десять Распутиных, чем одна истерика императрицы»[5].

В этом и кроется феномен Распутина: он лечил не только царевича Алексея, он также снимал истерические состояния самой Александры Фёдоровны. Отсюда – таинственное прекращение заводившихся на него уголовных дел о хлыстовской ереси, отсюда – попустительство в отношении его пьяных бесчинств и похождений с женщинами. Но хуже всего было то, что Распутин имел возможность через императрицу вмешиваться в государственные дела.

«…Раз что-либо Ей (государыне – М.М.) внушено, то сие внушение передаётся её безвольному, но прекрасному мужу, а этот муж неограниченно распоряжается судьбой величайшей Империи и благосостоянием и даже жизнью 140.000.000 человеческих душ, т.е. божественными искорками Всевышнего…» – с сожалением отмечал С.Ю. Витте в своих «Воспоминаниях».

Будучи сам из народа, Распутин наверняка имел представление о нуждах простых людей, но, увы, поступки его по преимуществу были направлены на удовлетворение его собственных нужд и прихотей. А посему его ненавидели государственные мужи, его ненавидел народ, его проклинала пресса, но императрица была не из тех, кто прислушивается к общественному мнению. Будучи прежде всего любящей женой и матерью, она ставила интересы своей семьи превыше всего. Превыше государственных интересов…

Первая мировая – война против воли народа

Русская пехота в строю / © Wikimedia Commons

Последним аккордом заупокойной песни по Российской Империи стала Первая мировая война. И тут мы снова сталкиваемся с мифами и легендами, которые сочиняются здесь и сейчас во славу уничтоженного царского дома. Главная из них – это близкая победа, якобы отнятая у России большевиками. Всё та же полуправда, которая порой хуже самой отъявленной лжи…

Да, Российская Империя действительно состояла в коалиции будущих победителей. Однако к началу 1917-го страна уже два года находилась в состоянии экономического кризиса. Начиная с 1915 года, политическая обстановка в России заметно ухудшилась по сравнению с непродолжительным подъёмом, случившимся накануне войны. Причиной тому стали не только экономические трудности и ухудшение качества жизни населения, но также поражения на фронте – Германии удалось захватить Польшу, часть Прибалтики, Западной Белоруссии и Западной Украины. Призрачная победа требовала огромных жертв, а цель её русскому народу была совершенно непонятна. Да и не только русскому народу. Первая мировая война велась так называемой «окопной тактикой», изматывавшей солдат и истощавшей экономику государств. Чудовищная антисанитария и мучительные «окопные» болезни – волынская лихорадка, брюшной тиф, хроническая дизентерия – стали неотъемлемой частью военного быта, траншеи и казармы кишели паразитами. Выражение «в окопах вшей кормить» стало тогда крылатым. Кроме того, что солдаты претерпевали неимоверные физические страдания, они были чрезвычайно травмированы психически. В Первую мировую войну началась буквально «эпидемия» душевных заболеваний, достигшая небывалых масштабов. «Солдат не видел людей, которые его атакуют, поскольку они находились за пару километров от него. На солдата с неба постоянно сыпались снаряды, а он едва ли мог убежать прочь из траншеи», – объясняет причины этого явления  профессор Института истории и этики медицины при Гейдельбергском университете Вольфганг Эккарт. Кроме того, в Первую мировую начали применять химическое оружие, «сжигавшее» лёгкие солдат отравляющими газами.

Психологическая опустошённость и категорическое неприятие происходящего подробно описаны многими классиками мировой литературы: Э.М. Ремарком, Э.  Хемингуэем, М.А. Шолоховым… Неудивительно, что массовые дезертирства с фронта увеличивались с каждым годом. В русской армии проблема дезертирства была одной из самых острых. Уже в сентябре 1914 г. командующий Юго-Западным фронтом Н.И. Иванов отмечал большое количество бродящих солдат и целых групп, их распущенность, случаи мародёрства. Солдаты разбегались целыми взводами, массово бежали с шедших на фронт поездов (по оценке начальника штаба Юго-Западного фронта М.В. Алексеева – до 20 процентов нижних чинов!) По разным данным, с конца 1914-го по март 1917 года общее число дезертиров составило 1–1,5 миллиона человек.

Первая мировая война также вызвала волну рабочих стачек и демонстраций. По сравнению с 1914 годом в 1915 году число бастующих выросло более чем в десять раз, составив 560 тысяч человек, в 1916 году  эта цифра превысила миллион человек. Осенью 1915 года было зарегистрировано 177 выступлений крестьян против помещиков, а в 1916 году их было уже 294. Так что даже при беглом рассмотрении некоторых фактов утверждение, что у русских отняли победу, становится весьма сомнительным. Вспомним о судьбе Временного правительства, объявившего «войну до победного конца»… Нет, русский народ не хотел победы, он хотел освобождения.

«Россия, которую мы потеряли»

Одним из самых сложных и противоречивых аспектов предреволюционного периода является социально-экономическое состояние Российской Империи. Яростные дебаты вокруг этой темы не утихают и будут, по всей видимости, вестись еще очень долго. Противники революции любят приводить аргументы о небывалом экономическом росте, достигшем особо внушительных результатов к 1913 году. Действительно, аргументы впечатляют: во время царствования Николая II Россия вошла в пятёрку наиболее экономически развитых стран мира, за 1900-1913 годы доходная часть бюджета выросла вдвое, золотой запас полностью покрывал бумажные деньги, среднегодовые темпы роста экономики опережали развитие европейских стран на 6-8 процентов, Россия стала лидером по экспорту зерна, быстрыми темпами развивались металлургия, нефтяная и лесная  промышленности, с 1880 по 1917 год было построено более 58 тысяч километров железных дорог, включая Транссибирскую магистраль…

Однако у оппонентов находится немало контраргументов, которые делают картину не столь радужной. Вот некоторые цифры, которые они приводят: в 1910 году Российская империя экспортировала товаров на 2,5 миллиарда рублей, в то время, как, например, показатели Бельгии составляли 4,5 миллиарда рублей. Даже во время «экономической феерии» 1913 года Россия производила в 2,5-3 раза меньше, чем Германия или Великобритания. Кроме того, до введения «сухого закона» в 1914 году одной из важнейших статей государственных доходов была винная монополия, за что злые языки современников окрестили бюджет страны «пьяным», а расходы, росшие пропорционально доходам, более чем наполовину тратились не на инвестиции в производство, а на непроизводительные нужды государства – военные расходы, выплаты по кредитам, содержание полицейско-административного аппарата и т.д.

«Факт чрезвычайной экономической отсталости России по сравнению с остальным культурным миром не подлежит никакому сомнению, —  напишет И.Л. Солоневич в своем труде «Народная монархия» уже спустя годы после революции. —  По цифрам 1912 года народный доход на душу населения составлял: в САСШ 720 рублей (в золотом исчислении), в Англии — 500, в Германии — 300, в Италии — 230 и в России — 110. Итак, средний русский — еще до Первой мировой войны, был почти в семь раз беднее среднего американца и больше чем в два раза беднее среднего итальянца. Даже хлеб — основное наше богатство — был скуден. Если Англия потребляла на душу населения 24 пуда, Германия — 27 пудов, а САСШ целых 62 пуда, то русское потребление было только 21,6 пуда, включая во все это и корм скоту…»

Невольно вспоминается высказывание: у нас богатая страна, но очень бедные люди. «Голод стал нормальным явлением…» – писал в письме Николаю II Л.Н. Толстой в 1901 году. Тем не менее тема голода в царской России на сегодняшний день чрезвычайно запутана и, по-видимому, малоизучена. Одни исследователи приводят ужасающие цифры жертв так называемых «голодовок» конца XIX – начала XX столетий, называя цифру до восьми миллионов умерших, и приводят цитату якобы из доклада П.А. Столыпина за 1911 год: «Голодало 9 губерний с общим народонаселением до 32 миллионов человек. От того смертность 1 миллион 613 тысяч православных душ». Другие же категорически отрицают приводимые цифры и цитаты, называя их мистификацией, и утверждают, что после вспышки голода в 1891-92 годах в царской России не было случаев массовых голодных смертей, о чем свидетельствует естественный прирост населения. Поскольку и у тех, и у других зачастую не хватает аргументов и достоверных источников, оставим специалистов разбираться между собой. Отметим лишь, что обе стороны сходятся в одном: в первые полтора десятилетия XX века в России были систематические «недороды» и «умеренный голод», о которых много писали газеты того времени. А значит, крупномасштабный экспорт зерна заграницу осуществлялся за счёт простых людей, которые недоедали. Кроме того, голод среди бедной части крестьян был следствием не только неурожаев, но и безземельности, из-за которой им приходилось работать на полях зажиточных помещиков и «кулаков».

Читайте также: «Зима близко»: Россия как цивилизация выживания

Удручающее впечатление производят и официальные данные о средней продолжительности жизни в предреволюционной России – 29 лет. Во многом эта цифра объясняется высочайшей детской смертностью: в 1901 году доля младенцев, не доживших до годовалого возраста, составляла более 40 процентов[6]. Помимо «недорода» и нищеты, играл роль и крайне низкий уровень здравоохранения.

«В то время как в Англии, во Франции и других странах Западной Европы один врач приходится примерно на 1400—2500 жителей, у нас число это возрастает до 5450. По собранным мною данным, только для удовлетворения наиболее скромных требований, обеспечивающих население врачебной помощью, при котором один врач приходился бы на 3900 человек — существующее число врачей должно было бы увеличиться на 12800 человек», – сообщал в своём «Всеподданейшем докладе» от 13 июня 1916 года министр просвещения П.Н. Игнатьев.

Стоит ли удивляться, что, по официальным данным того же 1916 года, от холеры гибло 45 процентов из числа заболевших, а от тифа — 80 процентов, что было самым высоким показателем среди всех стран, ведших аналогичную статистику. Также Россия в то время лидировала по числу умерших от скарлатины, кори, коклюша, оспы и дифтерии.

При детальном рассмотрении сомнительными представляются и якобы небывалые достижения дореволюционной России в области начального образования, о которых так охотно распространяются поклонники последнего царя. После революции 1905 года Дума действительно рассматривала законопроект министра народного просвещения П. фон Кауфмана «О введении всеобщего начального обучения в Российской империи»[7], однако, вопреки распространённому на сегодняшний день мнению, в 1908 году приняла из него лишь некоторые положения – а именно: значительно увеличила финансирование сферы начального образования, становившегося бесплатным. Но при этом вопрос о введении всеобщего начального образования откладывался несколько раз и так и не был принят. В 1915 году только 15 земств из 4,5 сотен могли похвастаться обязательным всеобщим и бесплатным начальным образованием. Согласно официальной статистике, к 1914 году в среднем по стране начальную школу посещало только 30 процентов детей в возрасте 8-11 лет (в городах — 46,6  процентов, в сельской местности — 28,3)[8]. Что же касается среднего и высшего образования, здесь Российская империя не отставала от европейских стран ни по количеству учебных заведений, ни по количеству студентов. Но при этом надо учитывать строжайший классовый и национальный отбор учащихся, который ввёл ещё Александр III, по распоряжению которого руководству гимназий и прогимназий было «рекомендовано» не принимать «детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей, детям коих, за исключением разве одарённых гениальными способностями, вовсе не следует стремиться к среднему и высшему образованию». С 1886 года существовала также процентная норма для приёма в гимназии и университеты евреев – десять процентов в пределах черты оседлости,  в остальной части империи – пять  процентов, в столице – три процента. Эта жестокая и несправедливая сословная политика в области образования продолжилась и при Николае II[9].

Резюмируя всё вышесказанное, можно с уверенностью сказать: главной социально-экономической проблемой Российской империи была гигантская пропасть, разделявшая богатых и бедных, «просвещённую» аристократию и вчерашних крепостных. Пока полуграмотный народ недоедал, умирал от излечимых болезней и «кормил вшей» на фронтах чужой войны, наш цвет нации процветал. Впрочем, предоставим лучше слово очевидцу, французскому послу Морису Палеологу, который в июле 1914 года сделал такую запись:

«По пышности мундиров, по роскоши туалетов, по богатству ливрей, по пышности убранства, общему выражению блеска и могущества зрелище так великолепно, что ни один двор в мире не мог бы с ним сравниться. Я надолго сохраню в глазах ослепительную лучистость драгоценных камней, рассыпанных на женских плечах. Это фантастический поток алмазов, жемчуга, рубинов, сапфиров, изумрудов, топазов, бериллов – поток света и огня»[10].

Подводя итоги

«Психология массы – страшная вещь. Наш народ уж очень некультурен – оттого, как стадо баранов, идут за волной. Но дать им понять, что обмануты, – всё может пойти по иному пути. Способный народ, но серый, ничего не понимает…» – напишет 29 мая 1917 года в письме штабс-капитану А.В. Сыробоярскому уже низложенная императрица Александра Фёдоровна. По-человечески её можно понять: заточение, страх за детей, предчувствие скорой гибели и пытка неизвестностью… Что может быть страшнее такой участи?

Разумеется, с точки зрения морали не может быть оправдания жестокому убийству, тем паче убийству юных девушек и малолетнего ребёнка, вся вина которых была лишь в их принадлежности к царской династии. Сострадание вызывают и неудачливый самодержец с супругой, и слуги, погибшие за верность царскому дому. Но, увы, мораль и политика всегда стояли по разные стороны бытия, а потому с сожалением приходится признать: после Февральской революции 1917 года участь царской семьи была предрешена. И Николай II как государственный деятель обязан был это понимать. Достаточно было вспомнить печальный конец Людовика XVI и Марии-Антуанетты или английского короля Карла I… Не говоря уже о страшной гибели его деда Александра II, смерть которого последний из Романовых видел воочию.

Да, революция – это всегда кровь и слёзы, но порой она становится неизбежным этапом борьбы за социальную справедливость. И как ни жаль несчастных жертв Ипатьевского дома, канонизированных Русской Православной Церковью, мы не имеем права переписывать историю, переделывая её в легендарное «житие святых». Не имея возможности в рамках небольшой статьи подробно рассмотреть лицо дореволюционной эпохи и не претендуя на знание абсолютной истины, рискну, тем не менее, предположить, что и Февральская, и естественным образом вытекающая из нее Октябрьская революция 1917 года не были ни случайностью, ни ошибкой. Революция стала трагическим, неминуемым следствием затяжного кризиса самодержавия в России. «Стаду баранов» в какой-то момент просто надоело бесконечно ждать перемен, надоело быть «серым», нищим и бесправным большинством. «Нельзя больше закрывать глаза на действительность, и было бы великим грехом перед родиной смягчать и затушёвывать её…»  – писали в 1917 году «Русские ведомости». Руками наших прадедов, совершивших революцию, была открыта дверь в новую жизнь, которую они начали строить для нас. Что-то получилось, что-то нет. Но именно их стараниями навсегда изменилось лицо мировой истории. И наша задача сегодня — не забывать трагических уроков прошлого.

Обложка: Романовы в 1917 г. / Romanov Collection, Beinecke Rare Book and Manuscript Library, Yale University.

Похожие статьи

"Помнить лучше, чем не помнить": зачем нам знать о травматичном прошлом нашей семьи

«Запрещено запрещать»: как «крах великих нарративов» прошлого в мае 1968 года привел к закату классического университета

«Без границ»: Ай Вэйвэй о существовании между мирами и исчезающей человечности

Гиперсемиотизация и апофения: что общего у психоза и моральной паники