Нашли у нас полезный материал? Помогите нам оставаться свободными, независимыми и бесплатными.
Из истории создания книги: специалист по античности и цифровой инженер Бенджамин Харнетт о том, как кодекс пришел на смену свитку, в чем были его преимущества и почему распространенная версия о том, что именно христиане подарили миру практику общего использования кодексов, замещающих языческие книжные свитки римлян, скорее миф, чем правда.
Кодекс – это просто латинское название книги, состоящей из страниц и, как правило, переплетенной слева. Ее предшественником был свиток или книжный свиток, который разворачивали во время чтения. Кодекс имеет явные преимущества над свитком: можно хранить много томов (английское слово volume, то есть том, происходит от латинского названия книжного свитка volumen); кодексы имеют встроенное покрытие для защиты; и страницы, которые могут быть пронумерованы для ссылки, откуда возникли разнообразные версии содержания и индексов.
Кодекс распространился на удивление поздно в античном мире. Ранние христиане, однако, взялись за создание кодексов с особым энтузиазмом. Широкое использование этого формата, похоже, совпало с распространением христианства. В IV веке никто иной, как сам святой Августин, демонстрирует разницу между кодексом и свитком – и присущее кодексу «христианство».
Еще до своего крещения, когда он однажды был в своем саду, где раньше читал, как рассказывает нам Августин, он услышал, как детский голос пропел: «Tolle Lege!» («Возьми и читай!»). Поэтому он схватил свою книгу и развернул на случайной странице. Его глаза загорелись на отрывке из Послания к Римлянам святого апостола Павла. Слова, которые он нашел, стали ключом к его обращению. Книга не могла быть свитком: это был кодекс Евангелий. Но многие другие его книги, часто не имевшие отношения к христианству, были свитками.
Практически все древние христианские тексты были кодексами, и это подтверждается с каждым новым фрагментом, найденным в египетских песках – редкие исключения лишь «подтверждают правило». Историки пришли к выводу, что хотя христиане, вероятно, не изобрели кодекс, их писцы подарили его общее использование римскому миру и таким образом передали его и многое из того, что сохранилось из античной литературы, нам. Но неспособность объяснить точное происхождение и природу этого «христианского кодекса» усложняет любое исследование, и на то есть весомая причина: этот вывод неверен. Хотя почти каждый ранний христианский текст является кодексом, не каждый ранний кодекс является христианским.
Стойкая аура противостояния затмевает исторический взгляд на христианство и Рим. По мнению английского историка XVIII века Эдварда Гиббона, введение христианства, сосредоточенного на внутреннем мире человека, подорвало силу и социальную сплоченность Римской империи. Вопреки ему, американский социолог религии Родни Старк недавно утверждал, что распространение христианства привело к необходимому «оживлению» истощенной и приходившей в упадок культуры. Это основные направления научной мысли, которые исследования последних десятилетий пытались распутать, таким образом развивая наше понимание христиан в римском Средиземноморье.
Один эпизод показывает отношение самих римлян к некоторым из первых христиан. Во втором веке, будучи губернатором провинции части сегодняшней Турции, Плиний Младший (племянник Плиния Старшего, известного нам своей «Естественной историей») пишет императору Траяну, обращаясь за советом, что делать с христианами – быстро растущей сектой на его территории.
В конечном счете, он «обнаружил» в разговорах с членами общества, которые были бывшими христианами, что христиане собирались не для совершения преступлений, а на самом деле клялись отказаться от них. Он ввел мягкое наказание за отказ от имперского культа – отречение от их Бога и доказательство преданности через жертву, или смерть. Император согласился и сказал Плинию, чтобы тот особо не преследовал христиан, а также с осторожностью относился к анонимным обвинениям. Гиббон считал, что римляне делали все возможное для того, чтобы быть справедливыми.
Несмотря на драму, эти свидетельства указывают на определенное осторожное сосуществование и даже интеграцию, что следует из исторических сведений. Мы знаем об этом общении из десятого тома писем Плиния. Самая ранняя рукопись, о которой у нас есть сведения – это кодекс, созданный примерно в V веке. Шесть его листов хранятся в библиотеке Моргана в Нью-Йорке. Но сборник сначала распространялся не как кодекс, а как книжные свитки. Плиний использовал книжные свитки, тогда как христиане, с которыми он имел дело, использовали кодексы. Идея противопоставления «христианского кодекса» языческому книжному свитку остается одной из немногих осей разделения, на которую существует множество ссылок в научной литературе.
В своих письмах Плиний никогда не упоминает другого книжного формата, кроме свитка, но он упоминает некоего Марка Валерия Марциала, поэта остроумных эпиграмм едкой сатиры. Марциал, который на тот момент недавно умер, ранее написал в стихотворении какие-то добрые слова о Плинии, и Плиний процитировал их другу. Марциал также был известным сторонником кодекса. Во втором стихотворении его первой книги эпиграмм он рассказывает книготорговцу, где можно приобрести копию его произведений в формате кодекса, такого относительно удобного в обращении, что «одна рука будет держать меня».
В других стихах Марциал описывает издание кодексов античных произведений таких авторов, как Гомер, Вергилий, Ливий, Цицерон и Овидий, которые можно было найти в Риме первого века как подарки на Сатурналии. Эти отдельные упоминания вызвали научные искривления. Это был ранний эксперимент! Марциал и книготорговец были партнерами в неудавшейся предпринимательской затее! Но у нас есть остатки раннего латинского кодекса – военной истории. У нас также есть фрагмент из Египта, описывающий книготорговца, который ходил и продавал как свитки, так и кодексы. А в недавно найденном отрывке письма греческий доктор второго века Гален рассказывает о потере своего имущества из-за пожара на складе в Риме, включая красивые кодексы.
Эти свидетельства того, что некоторые римляне, которые не были христианами, так же рано обычно использовали кодекс, дополняют наши знания об универсальном раннем использовании кодекса христианами, но идея о «христианстве» как основной среде его распространения остается. Это может быть потому, что «книга», как мы ее знаем, связана с нашим понятием интеллектуального прогресса, и поэтому отвергает практические соображения. Это находит поддержку в равной важности «книги» для христианской религии. Мы больше отождествляем себя с Августином, который высмеивал мелких римских «богов для всего на свете», чем с Августином, чье открытие Евангелий отражалось в нехристианском (но кодекс-ориентированном) обычае той же эпохи: гадании на произведениях Вергилия посредством прочтения их случайных страниц (Sortes Vergilianae).
Решение происходит из 1940-х годов. Брайс Райан и Нил Гросс опросили фермеров в двух городах Айовы, чтобы понять, как использование новой, гибридной посевной кукурузы повлияло на принятие полезных технологий земледелия. Их статья 1943 года стала основополагающим документом в «теории распространения инноваций». Успешное внедрение характеризуется S-образной кривой, растущей со временем. Она начинается медленно, с новаторами и ранними пользователями, а затем ускоряется, когда достигается критическая масса, замедляясь, когда в мире потенциальных пользователей начинают доминировать консерваторы, держащиеся позади.
Мы не можем опросить древних римлян, но, упорядоченные по дате, сохранившиеся фрагменты книг из Средиземноморья, если их разделить на кодексы и свитки, описывают S-образную кривую, которая начинается где-то на заре нашей эры и, что немаловажно, уверенно достигает критической массы еще до того, как ее достигло христианство. Рим принял бы кодекс – с христианами или без.
А христианская приверженность? Христиане стали первыми пользователями. Практические характеристики подтолкнули их к использованию кодекса. Удобство ссылки, емкость и портативность привлекали христиан к кодексу так же, как эти факторы привлекали к нему Марциала.
Покойный Теодор Кресси Скит, папиролог и бывший хранитель рукописей (Keeper of Manuscripts) в Британском музее в Лондоне, проводил эксперименты с рулонами обоев, чтобы показать, что с практикой книжный свиток не уступает по удобству чтения кодексу. Наше современное осуждение римлян за позднее принятие кодекса (его основные составляющие были хорошо известны тысячелетиями) пренебрегает важнейшим ресурсом в римском мире: рабами. Рабы переписывали, собирали, находили, читали, сворачивали и разворачивали книжные свитки для занятых патрициев (таких как Плиний).
Сегодня меняющийся ландшафт цифрового чтения также представляет собой мир, в котором преобладают негативные внешние факторы: незаметные низкооплачиваемые рабочие, сканирующие старые книги (те бестелесные руки в латексных перчатках, которые изредка можно увидеть на страницах Google Books), экологические и медицинские проблемы, связанные с добычей редкоземельных элементов и работой на долгих сменах для сборки наших электронных устройств; и выбросы в атмосферу продуктов ископаемого топлива, позволяющие хранить в массивах и отправлять по назначению байты литературы.
Итак, оглядываясь на переход от свитка к кодексу, нельзя найти духовного значения этого изменения, но можно заметить, что к нему привело то самое накопление практических индивидуальных решений, которое трудно предсказать, но имеет обязательные последствия.
Статья впервые была опубликована на английском языке под заголовком «The birth of the book: on Christians, Romans and the codex» в журнале «Aeon» 15 апреля 2019 г.
