Нашли у нас полезный материал? Помогите нам оставаться свободными, независимыми и бесплатными.
Понятие «измена» относится не только к межличностным отношениям, но и ко всему, что нас окружает. Отказ от старых взглядов и моделей поведения, разочарование в текущих ценностях, работа с психотерапевтом и даже чтение текста в переводе — все это заставляет нас хотя бы на время посмотреть на что-то с новой стороны и смириться с тем, что все вокруг — текуче и изменчиво. Нередко болезненное осознание этого факта заставляет задуматься, несет ли понятие «измена» лишь негативную коннотацию? Или за любой изменой всегда стоит развитие и изменение? И что нам дает этот опыт? Разбираемся вместе с психотерапевтом Светланой Белухиной.
Природа абсолютно не романтична –мы сами придаем
природе романтические черты. Это разновидность нашего абсурдного эгоизма.
Джеймс Джойс
Слова «измена» и «предательство» в современном языке негативно окрашены. Мы их произносим, а на ум приходят неприятнейшие из сценариев: любовные и супружеские измены, предательство друзей, партнеров, измена по моральному праву, государственное, религиозное отступничество и многое другое. Мы этого избегаем и строго осуждаем.
Иногда мы относимся к измене даже хуже, чем к убийству. Ведь отнять чью-то жизнь можно по неосторожности или в состоянии аффекта, а предательство по большей части — заранее планируемая вещь.
Важная характеристика измены: ее может совершить только человек глубоко значимый, близкий, дорогой. Тот, кому безусловно доверяешь как самому себе. Все эти персонажи — Брут, Люцифер, Иуда — многое значили для тех, кого предали, и были жестоко за это наказаны в девятом круге ада Данте Алигьери.
Феномен измены напрямую связан с нарушением верности, буквально «вероломством». Это может быть крах веры в человека — друга, партнера, любимого — или веры в абстрактные концепции, ранее наполнявшие жизнь смыслом, а теперь бесполезные. В этом случае мы наблюдаем смену религиозных взглядов, выбор другой общественной системы, приверженность иным убеждениям.
Измена даже может не требовать наличия субъекта измены. Необязательно изменять, чтобы быть обвиненным. Можно вообще ничего не предпринимать, достаточно не соответствовать ожиданиям партнера или его представлению об «идеальном и нерушимом контракте».
В свете вышеперечисленного нам не сразу на ум придут такие понятия, как сомнение, исследование, трансформация, которые также ассоциируются с изменой, но воспринимаются уже в позитивном и конструктивном ключе.
Джордано Бруно, Галилей, Эйнштейн… Убрав из центра Вселенной человека, Галилей изменил церкви, но при этом изменил и само общество. Наш современник Стив Джобс изменил покупателю: предположив, что тот на самом деле не знает, чего хочет, он совершил один из величайших переворотов в понимании самой сути маркетинга.
Все эти примеры о сомнении, изменении и, конечно, отступничестве, но также о смелости и риске, которые ведут к изменению способов мышления и новой организации жизни.
Где, как вы думаете, работают самые прожженные изменщики? Среди переводчиков. Планируя что-либо перевести с одного языка на другой, мы сразу задумываем и преступление. Пропуская нечто через свою систему мышления, мы записываемся в предатели уже лишь потому, что, хотя и с благими целями, но все же желаем навсегда изменить некоторое первоначальное состояние какого-либо сообщения.
И хотя при переводе благодаря союзу двух языков, культур или способов мышления всегда приобретается нечто третье, что-то при этом безвозвратно утрачивается.
Tradurre e tradire — «перевод это предательство». В итальянском «перевод» — tradurre, «предательство» — tradire, «измена» — tradimento, где лат. корень tra-dere имеет два значения:
1) вручать что-то врагу путем обмана;
2) передавать по наследству.
Профессор Фулвио Маццакане, психиатр и психоаналитик, приводил однажды на одной из своих лекций такой пример: не зря итальянцы говорят tradurre e tradire — «перевод есть предательство». И по всей вероятности, трудности перевода и состоят в первую очередь в том, чтобы набраться смелости и расстаться с частью смыслов, которые невозможно передать на другом языке или вплести в канву другой культурной традиции.
Удивительным примером такой символической измены изначальному смыслу, по мнению Маццакане, является перевод на итальянский язык «Упражнений в стилистике» французского писателя Раймона Кено, выполненный Умберто Эко.
Кено написал небольшой текст о тривиальном случае из жизни — встрече с незнакомцем в транспорте, а потом — на вокзале. Необыкновенность задумки состояла в том, что он взялся описать эту ситуацию 90 различными способами: в жанре детектива, эротики, фэнтези, как официальное письмо, как метафору, как сон и т.д. А в одном из отрывков он просто не использовал гласную «e». Много раз Кено трансформировал короткий миг восприятия в заданных самому себе рамках. Отступаясь от исходного, он предавал и предавал первоначальное значение, но к финалу достиг небывалой глубины осмысления момента.
Однако и это не стало концом истории. Перевести такую вещь близко к оригиналу оказалось невозможным, ее необходимо было создать заново На русский переводы сделали Бонч-Осмоловская Т., В. Кислова, А.Захаревич. Текст снова был изменен. Предателем на этот раз выступил Умберто Эко, чья версия может считаться отдельным самостоятельным произведением. Понимая это, он отметил:
Верность в любом переводе заключается вовсе не в том, чтобы быть максимально точным, а в том, чтобы понять правила игры и, соблюдая их, затем сыграть новую игру и новый кон.
Такая символическая встреча двух выдающихся умов и великих текстов была бы невозможна, если бы в самом начале обоими участниками не допускалась бы вероятность измены как готовности пойти против веры в нерушимое, оставить старое ради создания нового. Это ли не признание законов жизни и мужество при встрече с утратой первоначальных значений?
При любой глубокой встрече, будь то встреча родителя и ребенка, союз влюбленных, узы давних друзей, тандем начальника и подчиненного, и даже весьма специфические отношения главы государства и народа — в любой встрече заложен потенциал к доверию и предательству, шанс обрести веру во что-то и расстаться с ней. И эти психические процессы происходят независимо от того, какие реальные персонажи наполняют нашу жизнь.
Часто в отношениях, даже будучи верными моральным нормам и социальным конвенциям, мы все равно испытываем дискомфорт, нас влечет к тайне: появляется то самое чувство, что мы делаем что-то неправильное или постыдное, что те или иные наши поступки приведут к разрушению доверия, хотя и продиктованы самыми лучшими побуждениями. Это амбивалентное и парадоксальное ощущение будит тревогу и мешает сделать те или иные выборы в жизни. И правда, нам порой сложно обнаружить ту ясную грань, которая позволяет понимать, что мы не изменяем, а изменяемся.
Более того, наше восприятие вводит нас в заблуждение: мы продолжаем рассматривать любое общение однобоко — либо с точки зрения телесного (секс), либо — только эмоционального (ревность, обида), либо — рационально (что мы об этом думаем). Когда мы полагаем, что в состоянии охватить вниманием работу всех трех систем, мы считаем, что наконец-то стали осознанны. Однако реальность постоянно вносит свои коррективы, бомбардируя нас новыми раздражителями. Поддаваясь тому или иному стимулу внешней или внутренней реальности, мы слишком быстро реагируем; больше действуем, чем мыслим; искусно повторяемся и скорее разыгрываем старые пьесы, чем создаем новые.
И, конечно, всем нам трудно смириться с тем, что наши любимые люди не принадлежат нам полностью, не придерживаются наших взглядов. Даже если они и принадлежат нам, как мы думаем, нас все равно атакуют подозрения и фантазии, в которых мы уже оставлены ими, обмануты или преданы, хотя в реальности это совсем не так. Мысли эти невыносимы, поэтому мы стремимся найти в поведении близких подтверждение своих подозрений. Неудивительно, что иногда мы эти «доказательства» находим в том неизбежном разыгрывании, которое нам предлагает жизнь.
Становясь участниками этой драмы, мы снова теряем способность видеть всю картину целиком и даже понятия не имеем, насколько обширную психическую работу проделываем ежедневно, сталкиваясь друг с другом в обычных жизненных обстоятельствах, не говоря уже о кризисных.
Эту работу можно было бы сравнить с переводческой деятельностью, переводом с языка одной психической вселенной на язык другой, при котором что-то оказывается доступно нашему пониманию, а что-то становится навсегда утраченным. Учитывая, насколько вселенные бессознательного огромны, удивительно, как мы вообще обрели способность продуктивно общаться. Может, мы получили этот шанс только благодаря тому, что с самого рождения участвуем в бесчисленном круговороте больших и маленьких речевых и смысловых предательств, сопровождающих наши попытки понять друг друга. И эти измены не убивают нас, а развивают.
Наблюдать эту внутреннюю драму с большей или меньшей степенью доступности можно, пожалуй, только в психотерапевтической ситуации. Здесь для этого есть пространство и время, стабильные и безопасные условия и чистый лист каждой отдельной сессии. На этом листе и происходит попытка совершить перевод с «изначального» на «современный», сопровождающаяся последовательным созданием понятного только двоим — психотерапевту и пациенту — языка символов, который позволяет интерпретировать и обогащать реальность пациента.
В ситуации психоанализа ведется постоянный поиск баланса между стремлением быть верным исконному высказыванию и той устремленной в будущее смысловой развертке, к которой оба участника процесса могут быть готовы к определенному часу. Так, например, клиент, безапелляционно уверенный в, казалось бы, безобидной истине, что «семья важнее всего», в ходе работы открывает, что, выбирая данное убеждение, он изменяет себе. Его верность семье приобретает вредоносный характер и служит патологическим убежищем и, хотя и защищает его от чувства уязвимости в новых жизненных обстоятельствах, все-таки сдерживает развитие. Важно понимать, что на самом деле не сама семья является сдерживающим фактором, а всего лишь убеждение, и нужен определенный навык, чтобы допустить мысль об изменении точки зрения.
Когда в результате психотерапии у пациента появляется способность одновременного обращения к внутрипсихическим функциям наблюдательности, памяти и внимания, подкрепленная возможностью выдерживать сомнение и неопределенность, тогда можно говорить о том, что достигнуты условия для развития мышления и повышения качества творческого взаимодействия с людьми. В чем-то это схоже все с той же переводческой деятельностью: в психотерапии мы не дословно передаем смысл, а обучаемся навыку «сказать почти то же самое», но другими словами. И это «почти» создает необходимое пространство для новых смысловых примыканий, развития коммуникации и обогащения восприятия.
Кроме речевых и смысловых предательств, сопровождающих нас на пути развития, психоанализу, как и жизни, свойственны и другие.
Самая, наверное, распространенная идея об измене в психотерапии — это непременно возникающая у пациента фантазия оставить одного психотерапевта ради другого — того, который будет соответствовать идеальным ожиданиям и удовлетворять ранние потребности в любви и принятии. Иногда эта фантазия трансформируется в задумку вообще оставить психоанализ на середине пути, стерев таким образом из сознания новое понимание. Немаловажно помнить, что при этом внутри человека одновременно существует и параллельное желание: чтобы все сложилось удачно для продолжения развивающей работы.
Еще один парадокс заключается в том, что, по мнению многих, прошедших психоанализ, это один из самых ярких опытов и, возможно, пример самых близких отношений доверия и понимания, которые могут встретиться на жизненном пути. Однако это отношения за деньги. И это не может не вызывать сильнейшего замешательства со стороны клиента и требует деликатной работы со стороны психотерапевта.
Двойственные чувства также вызывает и тот факт, что в психоаналитической ситуации от пациента требуется быть максимально открытым в то время, когда больше всего на свете ему хочется спрятаться и убежать. В этот момент он может ощущать себя предателем по отношению то к одной, то к другой своей части, и пока не будет достигнуто новое понимание и не произойдет интеграция, и психотерапевт, и клиент будут вынуждены работать под обстрелом сопротивленияО сопротивлении: психоаналитик У. Бион, разрабатывая свою психоаналитическую концепцию, говорил о способности символизировать под обстрелом — обстрелом разнообразных эмоциональных стимулов и возникающих в ответ реакций – т.е. сохранять способность мыслить, когда хочется сбежать или отреагировать. Это достигается с помощью функции символизации, когда разум совершенствуется путем добавления новых, выносимых стимулов, с помощью которых человек научается приспосабливаться к неизвестному и в дальнейшем уже более конструктивно усложнять реальность., всеми силами стараясь сохранить способность творчески мыслить.
Не только пациент ощущает парадоксальность психотерапии. Психотерапевт также испытывает смешанные чувства. Будучи верен интересам клиента, он на время работы отстраняется от своих убеждений и ценностей, составляющих основу его мировоззрения. Хотя и ненадолго, но в этот момент он тоже изменяет своему «Я».
В ходе психоанализа участники не один раз изменяют друг другу и самим себе и при этом не выходят из отношений, которые, несмотря ни на что, продолжаются. Именно это позволяет пациенту в итоге найти точки опоры и свободно по окончании психотерапии смотреть на себя со стороны, очистив восприятие от ослепляющих эмоций.
Возвращаясь к вопросу о том, как же обнаружить ту грань, которая позволяет понимать, что мы не изменяем, а изменяемся, нужно сказать следующее: изменение всегда сопровождается процессом горевания. С момента рождения нас сопровождают расставания: мы развиваемся, прощаясь с кем-то или чем-то, и опыт здоровых расставаний дает нам возможность, трепетно оберегая наследие и принимая законы жизни, справляться с последующими утратами. Тогда как, напротив, в центре феномена измены находится желание разрушения, тайны и быстрого удовлетворения. Опыт психоаналитических отношений позволяет перевести измену из ранга все разрушающей на своем пути стихии в категорию разумного выбора и принятия его последствий, что является признаком здоровых отношений.
Напоследок необходимо отметить еще одно важное противоречие психоанализа. В психотерапии возможно достичь очень высокого градуса психического взаимодействия и значительного уровня понимания и доверия, так, что даже может возникнуть фантазия об исключительности и эксклюзивности этих отношений. Однако не только каждая отдельная сессия подходит к концу и приходит другой клиент, но иногда и сам психоанализ (о, ужас!) заканчивается и приходится расставаться. И тогда мы понимаем, что всегда знали правила этой игры, и сама игра велась лишь с одной целью — исследовать и близко рассмотреть мельчайшие детали взаимодействия аналитической пары психотерапевт-клиент, являющейся отражением психической вселенной клиента.
И в жизни, и в психотерапии, переживая большие и маленькие предательства, считаясь с изначальным, но не следуя этому исступленно, мы постепенно становимся самими собой, лучше подготовленными к новым встречам, новому интересному опыту и тем рискам, которые он несет. Добившись такого понимания, в конце концов можно с удивлением обнаружить, что после всего пережитого перед нами вдруг открываются новые горизонты и становятся доступны следующие уровни игры-реальности.
Материал подготовлен по мотивам семинара «Клиническое применение теории Биона» (Москва 2016), с благодарностью московскому представительству ЕКПП и лично профессору Фулвио Маццакане (Fulvio Mazzacane) — психиатру, психоаналитику, члену Итальянской Психоаналитической Ассоциации (SPI), Американской Психоаналитической Ассоциации (APA), ученому секретарю Пармского Психоаналитического Общества.
А автор видит разницу между betrayal и change?