Нашли у нас полезный материал? Помогите нам оставаться свободными, независимыми и бесплатными.
Нашли у нас полезный материал? Помогите нам оставаться свободными, независимыми и бесплатными.
Публикуем лекцию «Язык в тупике», в которой советский и российский переводчик Виктор Голышев объясняет, что кроется за странным языком Андрея Платонова и как читать его «Котлован».
«Некуда жить», «бездорожная езда», «заочно живущие» — такого типа фразами и языковыми конструкциями переполнена одна из самых жутких и сильных книг XX века — антиутопия «Котлован» Андрея Платонова, рассказывающая леденящую душу историю строительства общепролетарского города будущего. Эти странные конструкции и их обилие у Платонова когда-то заставили Иосифа Бродского заметить, что «Котлован» — это «язык смыслового тупика», добавляя хрестоматийное — «в конце концов, именно на нем мы и говорим». В этом плане Платонов — наш главный авангардист. Но что стоит за этим авангардом? Что спрятано в этом смысловом тупике? Что нам хотел сказать автор и о чём оказалось невозможным говорить в рамках обычного синтаксиса и грамматики?
Об этом в своей публичной лекции, прошедшей в рамках проекта «Открытый показ» РИА Новостей, рассказал Виктор Голышев — человек, которому доводилось переводить Джерома Сэлинджера, Джорджа Оруэлла, Уильяма Фолкнера, Трумена Капоте, Кена Кизи и других гениев слова. Для него «Котлован» — это произведение, которое как будто впервые написано на русском, «смесь Библии, бюрократического новояза двадцатых и чистой поэзии», которую почти невозможно перевести, не утратив тех смыслов и оттенков, которые вкладывал в текст писатель.
«И вся эта корявость и нескладность его. Она происходит от того… впечатление такое, что человек впервые говорит на русском языке и вообще впервые видит вещи. Там есть что-то очень детское. Не первобытное, поскольку Платонов был очень образованный человек, на самом деле к 21 году у него было двести публикаций в местных газетах. Он был воронежских крупный литератор. С кем-то он Канта обсуждал, позже писал рецензии и на Джойса, и на Пруста <…>. Мне лично кажется, если искать в живописи параллель, то это будет в первую очередь Сезанн, который хотел понять мир в основе, вне преходящих каких-то явлений, основную конструкцию мира понять. Потом вы увидите, что у Платонова это происходит.
<…>
Платонов расстался со всеми нормами и установлениями приличной русской прозы, с одной стороны, а иногда даже с грамматикой. Но расстался таким образом, что это стало не мертвым экспериментом, а живым и сильным высказыванием. Почему такой странный язык в «Котловане»? Мне кажется, что это результат раздвоенности. С одной стороны, он был убежденный социалист — ну просто оголтелый человек… С другой стороны, он художник, и, видимо, социалист над ним не властен <…>. Первое, что бросается в глаза — это его система сжатий и спрямлений внутри фразы, которые могут быть и грамматическими и смысловыми. Почему Платонова сложно читать? Потому что ты спотыкаешься на каждой фразе и над каждой фразой нужно думать, что там написано.
<…>
А второй вариант, вторая сильная черта — это точно, что он пишет много лишнего, в его фразе есть избыточность. Она или в грамматике есть опять-таки, или в самом способе изложения. Слова составляются так, как их нельзя составлять. Это мы уже видели. Мне кажется, у этого есть задача такая подспудная — перейти от эмпирического мира к первоосновам. Потому что опять вот это детское сознание. А почему облака плавают по небу или почему из облака дождь идет — это дети спрашивают, взрослые уже не спрашивают. Там как будто картина мира возникает перед человеком первый раз, и он в первый раз ее описывает — до него никто этим не занимался.
<…>
Набоков где-то сказал когда-то или где-то написал, что жизнь имеет тенденцию подражать литературе, да? Ну, мне в голову приходят две вещи. История с Дворцом Советов… В 1931 году взорвали храм Христа Спасителя и начали рыть котлован для Дворца Советов. И эта вещь должна была быть примерно как дом 420 метров высотой — как 3 пирамиды Хеопса, больше, чем Empire State Building. И в 1939 году только закончили кладку фундамента, да? А в 1941-м, в сентябре, уже было завезено железо туда, рельсы… Ну, балки, материалы. Нужно было их увозить и строить противотанковые ежи, потому что немцы к Москве подходили. В 1942 году уже конструкция немножко над землей поднялась — и разобрали эту конструкцию, потому что надо было эту сталь везти и строить мосты. Поскольку Донбасс был захвачен, надо было северный уголь, не знаю, из Воркуты откуда-то везти. Для этого надо было мосты строить. В результате в 1960 году там построили бассейн «Москва», самый большой открытый бассейн в мире. Котлован остался котлованом. Ну а уже в 90-е годы на этом месте построили копию.
Лекции два года, но она не старше того перелома эпох и смыслового тупика, в котором мы сейчас находимся. Иногда кажется, что «некуда жить» — это наше вечное. Так что смотрим.
