Ханна Арендт писала о стремлении идеологий «преобразовать саму человеческую природу». Но можно ли измерить это преобразование? Существуют ли люди, генетически предрасположенные к догматическому мышлению? Политический психолог и нейроучёная Леор Змигрод исследует человеческую цену идеологий — как они влияют на эмпатию, гибкость мышления и саму способность воспринимать новую информацию. В интервью журналу Nautilus она рассказывает, как сохранить открытость ума в эпоху поляризации.
Мы, люди, жаждем порядка в хаосе бытия и готовы ухватиться за любую непротиворечивую картину мира, лишь бы избежать мучительной неопределенности. Идеология становится интеллектуальным наркотиком: она мгновенно снимает тревогу незнания, дает ответы на все вопросы сразу и предлагает готовую систему координат для ориентации в сложной реальности. Но за эту психологическую услугу приходится платить дорого — утратой когнитивной гибкости, способности к критическому мышлению и эмпатии.
Что происходит с нашим мозгом, когда мы погружаемся в идеологические воды? Можно ли измерить степень догматизма нейробиологическими методами? Существуют ли люди, генетически предрасположенные к экстремистскому мышлению? И самое главное — как сохранить открытость ума в эпоху поляризации, когда идеологические лагеря становятся всё более непримиримыми?
Леор Змигрод, политический психолог и нейроучёная из Кембриджа, автор книги The Ideological Brain: The Radical Science of Flexible Thinking и одна из первых исследователей нейробиологических основ идеологического мышления. Её работы показывают связи между политическими предпочтениями и тем, как мы воспринимаем мир на самом базовом уровне.
В интервью, данном обозревателю журнала Nautilus Брайану Галлахеру, Змигрод объясняет, почему идеология — это не просто набор взглядов, а нейробиологический феномен, и рассказывает о том, как можно развить устойчивость к идеологическим соблазнам. В 2016 году она была в числе первых учёных, начавших изучать нейробиологические истоки идеологического мышления, что и стало темой её докторской диссертации в Кембриджском университете.
Казалось, эти методы используются не самым лучшим образом для понимания нашей политики и того, что заставляет людей тяготеть к идеологиям в принципе, — говорит она. — А потом были все эти политизированные выборы 2016 года: и в Европе с Брекситом, и в Соединённых Штатах с Дональдом Трампом. Это привело к очень захватывающему и интересному пути.
Они начали с основ: что делает человеческий мозг столь склонным к идеологии.
Что делает идеологию, как вы пишете, «восхитительным ответом мозга на проблему предсказания и коммуникации»?
Наш мозг — это удивительно предсказательный орган, постоянно пытающийся объяснить мир, потому что это наш способ выживания. У нас должна быть надёжная модель реальности, чтобы знать, чего ожидать — например, когда возникнет конфронтация с кем-то, с кем мы в отношениях. Идеологии дают нам ответы на многие вопросы. Нам не нужно делать эту работу самостоятельно, потому что идеологии говорят: «Вот как устроен мир, так работают социальные отношения. Вот правила поведения и мышления». Мы можем полагаться на убедительную историю и логическую систему, в которую верят многие люди, даже если она неверна. Идеологии невероятно соблазнительны, потому что они предлагают нам сообщество людей, к которому мы можем принадлежать и с которым можем делиться информацией. Но это не значит, что они полезны. Ведь хотя всё это очень привлекательно, исследования показывают, что идеологии могут также серьёзно вредить нашей способности к гибкому, свободному и аутентичному мышлению.
Все ли мы в какой-то степени мыслим идеологически?
Да, мы можем рассматривать это как спектр. Некоторые люди крайне идеологичны и догматичны в своем видении мира, других и себя. У них очень жёсткая приверженность доктрине, стремление к обобщенному объяснению мира. И важно, что для них характерно очень сильное сопротивление убедительным доказательствам. Они могут их обрабатывать и помнить о них, но при этом отвергать. Еще одна их особенность: наличие четкой идентичности и строгие представления об идентичности тех, кто принадлежит их «лагерю», а кто — нет. Это приводит к сильному фаворитизму по отношению к тем, кто верит в то же самое. Очень идейный человек будет поддерживать отношения исключительно с теми, кто верит в его идеологию и общее дело, и отвергать всех остальных. Это отвержение может принимать форму враждебности, предрассудков, дискриминации и, в самой крайней форме, готовности поддержать насилие против этой чужой группы или против невинных людей, которые представляют эту группу. А на другом конце спектра мы имеем человека очень неидеологичного, очень гибкого и открытого к плюрализму мнений, к доказательствам, к дискуссиям.
Как вы изучаете отражение идеологии в мозге?
Мой подход заключался в том, чтобы рассматривать любую идеологию — левую и правую, национализм и религию и т.д. Но есть некоторые психологические и нейробиологические процессы, связанные именно с тем, насколько сильно люди воспринимают идеологии, независимо от их задач. Также есть вещи, зависящие от конкретной идеологии как таковой. Существует целый корпус исследований, показывающих психологические и даже нейробиологические различия между консерваторами и либералами в США, например. Так что в этом смысле мы видим, что разные идеологии могут либо приводить к формированию разных типпов умов, либо привлекать их к себе.
Каковы некоторые из нейробиологических различий, которые вы наблюдали между американскими консерваторами и либералами?
Один из экспериментов, который несколько раз воспроизводился, показывает, что люди, придерживающиеся правых взглядов, как правило, имеют более крупную миндалину — область мозга, контролирующую нашу эмоциональную обработку угрозы, отвращения, страха и других подобных негативных эмоций. Эта область увеличена у людей, придерживающихся более традиционных взглядов, которые склонны верить, что иерархии социального доминирования естественны и хороши, что экономическое неравенство нормально.
Почему у консерватора мозг устроен именно таким образом? Может быть, если у них уже была более крупная миндалина, это сделало их более склонными к идеологиям, связанным со страхом, угрозой и отвращением, с которыми многие консервативные идеологии пытаются справиться или противостоять им. Или, может быть, погружение в мир, очень сосредоточенный на этих негативных чувствах, действительно может изменить мозг.
Это заставляет меня думать о строчке из вашей книги — вы пишете, что «идеолог, верящий в иерархии, внутренне оцепенел».
Верно. Я обсуждала исследование 2020 года, в ходе которого специалисты изучали бессознательные реакции людей на несправедливость — в частности, их реакции на тех, кто страдает от неравенства в социальных и экономических структурах. Исследователи показали участникам видео людей, ставших бездомными и рассказывающих о своих трудностях. Они также давали им контрольное видео, где участники просто смотрели на обработку кофейных зёрен. И исследователи обнаружили, что идеология действительно определяет реакцию.
Так, телесная реакция людей, которые считают, что экономические и социальные иерархии неправильны и что мы должны не оправдывать, а исправлять их, была сильной при просмотре видео бездомных, рассказывающих о своих невзгодах. Их пульс учащался, когда мы измеряли их кожно-гальваническую реакцию — еще один показатель физиологического возбуждения.
Но пугающим было то, что тела участников, которые считают, что неравенство нормально, естественно, хорошо, неизбежно, никак не реагировали при просмотре видео бездомных людей. Не было никаких физиологических различий при просмотре видео о бездомности и кофейных зёрнах, что действительно показывает, насколько глубоко в наши физиологические реакции проникают идеологии, как мы становимся бесчувственными к несправедливости и трудностям. Страстная вера в эти идеологии мешает их представителям взаимодействовать с другими на человеческом уровне.
Как вы отмечаете в своей книге, философ Ханна Арендт затронула эту проблему, назвав её одной из «своих самых проницательных догадок» — что идеологии нацелены на «преобразование самой человеческой природы».
Арендт была настоящим пророком, и времена, в которые мы живём сейчас, показывают, насколько проницательной она была. У неё было чувство, что идеологии пытаются изменить не только социальный мир — они пытаются изменить нашу природу. Но у неё не было подспорья в виде нейронауки или психологии в то время, поэтому она не могла знать, как глубоко в нашу психологию и биологию проникают идеологии.
Ей в голову пришла идея о том, что человек, которому «промывают мозги» и который становится частью идеологической системы, во многих отношениях бессознателен или бездумен. Она говорила об этом, когда анализировала судебный процесс над Адольфом Эйхманом, высокопоставленным нацистским чиновником, который участвовал в организации Холокоста. Она говорила о банальности зла, отмечая, что у него была поразительная неспособность мыслить и что именно полная бездумность руководила им.
Читайте также Тоталитаризм и банальность зла: лекции по философии Ханны Арендт
Арендт ошибалась в этом?
Я думаю, это ошибочный путь — характеризовать это как легкомысленность или бездумность неправильно и даже опасно. Потому что разум идеологичного человека намного более сложен и именно этим опасен. Нам действительно нужно учитывать, как рациональные и эмоциональные процессы искажаются и деформируются идеологиями, чтобы понять, на что похож мыслитель-идеолог.
Все исследования убедительно показывают, что «бездумность» — очень ленивый способ описания этого явления, который вводит в заблуждение, потому что это определение предполагает, что человек не несёт никакой ответственности. Как будто они находятся под осадой, под чьим-то влиянием. Попасть под это влияние — очень сложный когнитивный процесс, которому мозг некоторых людей более мозги более подвержен. Поэтому я решительно возражаю против этой идеи. Может быть, новые объяснения или метафоры не так привлекательны, как бездумность и бессознательность, но они более правдивы. И я думаю, что они помогают нам лучше понять тех, кто придерживается идеологических взглядов, и что это с ними делает.
Какую метафору вы используете для понимания идеологического мышления?
Метафоры прекрасны, но одновременно с этим могут быть проблематичными, потому что сводят очень сложную историю к образу. Поэтому я осторожна в этом вопросе, но нахожу для себя полезным думать о том, как люди скатываются в экстремизм по спирали. Мы все в разной степени восприимчивы, и когда нас провоцируют, человеку, который очень устойчив к идеологическим нарративам, который склонен к тщательному, критическому и гибкому подходу к доказательствам и окружающему миру, — такому человеку потребуется более сильный толчок и постоянное давление, чтобы скатиться в экстремальный подход к идеологии. Но человек, который уже в зоне риска, который, возможно, более жестко судит о мире, более импульсивен в своих реакциях и имеет определённую нейробиологическую чувствительность, — если такого человека подтолкнуть или немного спровоцировать, он будет скатываться по спирали намного быстрее.
Какие факторы делают людей устойчивыми к идеологическому мышлению?
Наиболее устойчивы к идеологическим решениям, идеологическим нарративам и идеологической идентичности более креативные, гибкие и способные к взвешиванию разных фактов люди. Креативность и когнитивная гибкость — действительно мощные факторы устойчивости к идеологически закрытому и авторитарному мышлению.
А что насчёт интеллекта?
Мы измеряем интеллект и видим, что даже после его проверки все эти паттерны остаются. Так что интеллект не определяющий фактор. Именно когнитивная гибкость позволяет прогнозировать сопротивление людей идеологиям и их интеллектуальную скромность. Люди, которые отказываются от религиозной идеологии, как правило, обладают большей когнитивной гибкостью, в то время как люди, выросшие в светской среде и позже выбравшие религию, как правило, наиболее ригидны в когнитивном отношении. Всё ещё много вопросов об этом процессе обращения и деконверсии, но это лишь первоначальные подсказки.
Как люди с более высокой когнитивной гибкостью склонны идентифицировать себя в политическом спектре?
Наиболее когнитивно гибкие люди, как правило, более независимы и придерживаются более умеренных взглядов. И если мы представим спектр от крайне левых до крайне правых, мы увидим, что люди с высокой когнитивной гибкостью обычно принадлежат левоцентристским группам и менее склонны цепляться за предустановленные групповые идентичности.
Является ли гибкость стабильной психологической чертой?
Если есть континуум гибкости и мы находимся внутри него, все мы смещаемся вдоль этого спектра во время стресса. Когда наш организм испытывает стресс по разным причинам — будь то необходимость выступить с презентацией перед большой аудиторией или физический дискомфорт, который мы можем вызвать в лаборатории, попросив людей погрузить руку в ведро с ледяной водой — мы видим, что психологическая гибкость людей значительно снижается. Наши мысли сужаются. Мы становимся жёсткими. Мы концентрируемся на экономии ресурсов вместо того, чтобы исследовать возможности. Гибкость — это то, что может увеличиваться и уменьшаться в моменте на протяжении всей жизни, поэтому поддерживать её на должном уровне — это непрерывная тяжёлая работа. Я называю это сизифовым трудом.
Изучали ли вы нейробиологические корреляты когнитивной гибкости?
В крупном исследовании, в котором приняли участие тысячи людей, мы хотели изучить генетику ригидности, для чего мы сосредоточились на таком известном нейромедиаторе, как дофамин. Мы знаем, что дофамин управляет нашими чувствами вознаграждения и удовольствия, но он делает это потому, что участвует в процессе обучения. И было много исследований, предполагающих, что наша способность адаптироваться связана с функционированием дофамина.
Поэтому мы изучали людей с генетическими вариациями, связанными с распределением дофамина в мозге, чтобы выяснить, могут ли эти гены предсказать когнитивную ригидность или гибкость людей. Мы обнаружили, что могут. Людей, у которых меньше базового дофамина в префронтальной коре и большая концентрация дофамина в стриатуме — области среднего мозга, управляющей обучением и вознаграждением, — можно объединить в особый генетический профиль, который подвергает носителей риску ригидного мышления. Мы обнаружили, что люди с другими комбинациями этих генов обычно склонны быть намного более гибкими.
Означает ли это, что уровень гибкости нашего мышления генетически предопределен?
Эти генетические вклады значительны и реальны, но они не являются жесткой детерминацией. Если у вас есть определённая комбинация генов, это не значит, что вы обречены быть догматичным человеком до конца жизни. Но есть фактор повышенного риска, который влияет на то, как люди обрабатывают информацию, насколько гибкими они становятся в этом мире.
Я был впечатлен, когда прочитал, что вы можете даже влиять на идеологию людей, заставляя их принимать решения за доли секунды
Интересно, правда? Когда мы просим участников делать очень простые перцептивные выводы о том, есть ли красный квадрат в левой части экрана или зелёный круг справа — часто за 400 миллисекунд или около того — это позволяет нам понять, как их мозг обрабатывает информацию, как они реагируют на доказательства, как быстро или осторожно они оценивают стимулы.
Вы бы никогда не подумали, что игра, где вы отвечаете на вопросы, очень быстро нажимая кнопку, может дать мне какое-то представление о ваших политических предпочтениях или идеологии — но даёт. Мы обнаружили, что люди, более осторожные в игре, где нужно балансировать между скоростью и точностью, также склонны быть осторожными в политике. Они тяготеют к консервативным идеологиям, защищающим статус-кво и сохранение традиций.
Мы также обнаружили, что люди, более категоричные в своих идеологических решениях, склонные сопротивляться доказательствам, дебатам, изменению своего мнения — также с большим трудом интегрируют сенсорные данные за эти миллисекунды. У них будут трудности, и им понадобится гораздо больше времени на то, что мы называем процессом интеграции данных, который происходит в мозге в течение 100 миллисекунд или около того. Более догматичные люди, которым сложно гибко интегрировать доказательства, также используют эти жесткие системы интеграции доказательств и при обработке визуальной информации
Почему это важно?
Это всё ещё поражает меня, хотя это было воспроизведено во множестве различных задач. По сути, это демонстрирует зеркальную связь между тем, как наш мозг интегрирует информацию или принимает решения на уровне секунды, и когнитивным стилем, с которым он подходит к решению гораздо более масштабных и требующих большего времени вопросов, таких как вопросы об их идеологических убеждениях. Это показывает резонанс между самыми разными уровнями нашего сознания, между тем, как наш мозг обрабатывает визуальную и слуховую информацию — примерно за 100 миллисекунд — и как он принимает идеологические решения в течение месяцев и лет. Здорово, что потенциально существуют такие закономерности в том, как наше сознание относится к окружающему миру, и что они существуют в самых разных временных масштабах и проявляются в решении самых разных проблем.
Есть ли способ стать более открытым человеком и при этом не превратиться в идеолога?
Даже просто желание быть таким человеком — уже важный шаг вперёд. Многие люди думают, что быть идейным хорошо, воспринимая это как синоним принципиального, морального человека. Мы живём в обществе, которое поощряет удивительные моральные достоинства рутины. Это исследование бросает вызов такому взгляду, потому что очень рутинный, ориентированный на привычки способ думать о мире — это очень жёсткий, конформистский способ думать о нем. Поэтому, вероятно, первый шаг к тому, чтобы стать более открытым, может заключаться в том, чтобы изучить ваши рутинные привычки и подумать о влиянии, которое это оказывает на ваше бытие.
❤ Вам близки темы, которые мы исследуем? 10 лет мы работаем без рекламы и инвесторов – только ваше внимание и наш энтузиазм. Если цените такой подход, поддержите нас за 1 минуту →
Наша гибкость не ограничивается какой-то одной областью. Если вы можете гибко мыслить о мире, о том, как вы решаете проблемы, как представляете альтернативы и как вы адаптируетесь к изменениям — будь то область искусства, социальной сферы или отношений, — все эти гибкие возможности трансформируются в гибкость в политической и идеологической сфере. Найти способы проявить эту гибкость, изобретательность, умение мыслить по-другому — это действительно мощный инструмент противостояния давлению, заставляющему мыслить более узко. Я думаю, это очень полезная борьба, потому что вы находите более аутентичный, свободный способ жить, думать и относиться к людям в мире вокруг вас.
По материалам статьи «Why Our Brains Crave Ideology», опубликованной впервые на английском языке 11 апреля 2025 г. в Nautilus.
Хорошо было бы для начала дать определение такого сложного термина, как идеология. Если под идеологией понимается система ценностей, то разве существует человек без такой системы осознанной или неосознанной?
И если я правильно понимаю, автор использует понятия идеология и догматизм, как синонимы, что странно.
Сначала автор пишет:
А потом:
Получается, речь идет о том, что люди «креативные и т.п», являющиеся «устойчивыми к идеологическим нарративам», просто имеют иную идеологию (возможно, более близкую самому автору)…