Нашли у нас полезный материал? Помогите нам оставаться свободными, независимыми и бесплатными, сделав любое пожертвование или купив что-то из нашего литературного мерча.
Мы привыкли считать танец либо эстетическим действом, либо чисто эмоциональной активностью, состоящей из хаотичных движений, либо разновидностью физических упражнений, бросающих вызов способностям нашего тела. Однако научный сотрудник кафедры политической теории в Брауновском университете Глори М. Лью убеждена, что танец — нечто большее, это способ прокачать нашу способность сочетать физический и ментальный интеллект и независимое мышление, а наше тело — важнейший инструмент, при помощи которого мы выделяем сущность вещей и воплощаем в жизнь неуловимые и эфемерные идеи. Разбираемся вместе с ней, почему наши эксперименты со своим телом могут оказаться гораздо полезнее рутинной работы и дать нам доступ к «достижению ощущения своего бытия и удовлетворению духа».
Я вечный танцор и политический теоретик. «Работать» и «думать» для меня, с одной стороны, это всецело физический процесс, а с другой, полностью интеллектуальный.
Для большей части моей карьеры занятие танцами и научные исследования были двумя отдаленными друг от друга, но одинаково важными сферами. Впрочем, с годами я все больше и больше осознаю, что танцы для большинства людей видятся как не особо значимый способ умственной активности и работы. Танец, в их понимании, это чисто эмоциональная активность, состоящая из неосмысленных, произвольных движений или исключительно атлетические упражнения, единственная цель которых — бросить вызов способностям нашего тела.
Основными причинами, почему существует такое отношение к занятиям танцами, на мой взгляд, являются глубоко укоренившиеся в нашем сознании предрассудки против внутреннего призвания. В своем трактате «Политика» Аристотель изображает идеальное государство, в котором механики, фермеры, владельцы магазинчиков и прочие живут banauson bion — жизнью физического и «черного» труда и не обладают всем спектром гражданских прав. Их распорядок дня не оставляет времени для досуга, но их труд необходим для тех, кто заботится о совещательных процессах в городе. В наше время мы продолжаем выделять схожие группы, только на низшей ступени иерархии находится «малоквалифицированный» труд, а на высшей — «высококвалифицированный». Мы глубоко заблуждаемся, когда рассуждаем, что те, кто работает руками, вне конкуренции по сравнению с теми, кто работает головой. И наоборот.
Танцоры стоят на пороге убеждений подобного рода. Наши тела — важнейший инструмент, при помощи которого мы собираем, выделяем сущность и воплощаем в жизнь неуловимые и эфемерные идеи. Однако, выполняя все это, мы также выглядим талантливыми артистами. И это точно отлично прокачивает нашу способность сочетать физический и ментальный интеллект, все это не просто дает нам возможность поставить и исполнить танец, но и сделать его ярким и наполненным энергией.
Мы, танцоры, учим и учимся, поддерживаем все, что связано с физическим выражением. Я, как и многие, начала танцевать еще в детстве, и быстро вникла в мир правил, клише и привычек. Левая рука находится на танцевальном станке перед началом движения и всегда поворачивается к станку перед сменой стороны. Встаньте в пятую позицию, но для начала примите естественную первую. Вперед-лицом-вперед-спиной. Локти, запястья, пальцы; пятка, свод стопы, носочки. Во время тренировок вы учитесь дистанцировать свою сущность от своего тела, физической оболочки. Направьте свои силы на структуру и эстетичность движений — неважно, что именно вы ставите — классический балет, современный танец или что-то еще. Однако относиться к танцу как к физическому проявлению, которому мы подчиняем нашу индивидуальность, значит глубоко заблуждаться. По мнению Терезы Рут Ховард, американского хореографа и постановщика номеров, танец «романтизирует дегуманизацию (расчеловечивание) тела, отношение к нему как к инструменту, глине, из которой можно слепить что угодно». Это превращает наши физические тела в простые инструменты для идей, убеждений, проявлений из какого-либо внешнего источника — вне зависимости от того, откуда появилась техника — от преподавателя, хореографа или это ваша собственная идея. Где же тогда танцор находит пространство для свободы, для проявления своей индивидуальности при занятии подобного рода физической практикой?
Практика культивирования индивидуальности и независимости невероятно важна для нашего физического и морального самоощущения. Если говворить о моей танцевальной карьере, то я достаточно поздно научилась уважать и ценить эти факторы, однако относительно рано в моей работе в качестве политического теоретика. В 2013 я поступила в аспирантуру, но продолжала танцевать и даже участвовать в выступлениях современных танцев, несмотря на то что ранее большую часть практики я занималась классическим балетом. Я получила множественные травмы и перенесла операцию. Я начала беспокоиться, что мое тело пережило свой пик, оно больше неспособно выдерживать нагрузки, которые требовались в искусстве, и что настало время оставить танцы и подыскать что-нибудь более подходящее. К счастью, один момент во время тренировки в балетном классе изменил мое мнение.
Мюриэль Маффре, бывший премьер (ведущий солист) балета в Сан-Франциско, а в то время мой преподаватель в Стэнфордском университете, обратил наше внимание на комбинации. «Танцоры, — сказал он, — имеют привычку ломать свои привычки. Покажите, что ваш дух сильнее, чем ваше тело». Повисла лишь короткая пауза, перед тем как аккомпаниатор дал нам четыре счета, и мы снова начали комбинацию батман-тандю, но слова преподавателя звучали в моей голове и отзывались в теле до конца занятия. До того дня я была убеждена, что танец — это запоминание определенных движений и формирование неких привычек, благодаря которым я могла на автопилоте исполнить все выученные ранее движения, как только бы переступила порог танцевальной студии. Но наставление Маффре помогло мне прислушаться к здравому смыслу и начать сомневаться, и даже отказываться от некоторых привычек, как физических, так и эмоциональных, несмотря на то что когда-то у меня ушли десятки лет, чтобы их выработать. Я не имею ввиду, что тотчас же сам балет — в его организациях и комбинациях, словарях и грамматике — провернулся для меня с ног на голову. Напротив, это означало что даже формальные, исключительно технические элементы должны быть наполнены моей энергией, отражать мою индивидуальность.
Я тщательно изучала свои движения — от высоких прыжков до едва заметных жестов — и пыталась понять их происхождение.
Чересчур растянутый порт-де-бра в арабеске — культовая поза балерины — ввел в меня в ступор: он нарушал мое равновесие, но я была убеждена, что это выглядит прекрасно. Откуда взялась целостность элемента: из моей груди, моей стоящей ноги или кончиков пальцев? Раньше вещи, проявляющиеся как сокращение мышц, дрожь или непроизвольные движения, фактически были под моим контролем, но они обладают долгой историей происхождения, которую я решила изучить. Я излишне напрягала пальцы ног, даже когда у меня не было необходимости балансировать. Я умышленно «выпадала» из дополнительного поворота, хотя у меня хватило бы сил на еще одно вращение. Я думала, что то, как я отвожу взгляд вниз — стилистический прием, на самом же деле, в тот момент я следила за движением ног. Я стала смотреть на танец и относиться к нему иначе, как к собственному, так и к выступлениям других артистов. Элементарнейшие движения, жесты и шаги могут передать необъятно широкий спектр текстур, эмоций, чувств. Тандю (вид батмана, в котором нога попеременно отводится назад, в сторону или вперед, при этом пальцы рабочей ноги направлены носком в пол), как я отметила, отражало не свод моей ступни, а сопротивление пола. Ранверсе (сильный, резкий перегиб корпуса в большой позе) — мой любимый шаг — был не просто фигурой, которую я могла исполнить при помощи моих рук и ног, а выражением моей спины, двигающейся вперед в пространстве. Вместо того, чтобы стремиться к внешней невесомости и воздушности, я стала практиковаться отдаваться силе гравитации и пользоваться силой своего веса.
Эти качества, из которых складывался артистизм танцора, стали источником моего вдохновения. Так, танец был моей практикой независимого и критического размышления о достигнутых целях, сформировавшихся привычках, об основных ценностях и убеждениях, которых я придерживалась не только в танце, но и в тех сферах, где я хотела развиваться. Это был тот самый момент осознания, что мое образование как танцора и как ученого нашли точку соприкосновения и стали неотъемлемым способом исследования идей о личности и благополучии. Знания, которые я получала как танцор, были физическим воплощением идей о свободе и независимости, которые я постигала как политический теоретик. Мое занятие танцами было ежедневным, реальным и, самое главное, физическим опытом того, что значит быть способной управлять чьей-либо жизнью, изменять ее и рассматривать эти возможности «как свидетельство силы, а не хрупкости» нашей фундаментальной личности, как Роб Рай говорит об этом в своей книге «Преодоление либерализма и мультикультурализма в образовании» (2002).
Мы учимся, когда пробуем, как однажды сказала американская танцовщица и хореограф Марта Грэм. Наши эксперименты в отношении своих способностей — неважно физических или интеллектуальных — могут оказаться гораздо полезнее рутинной работы и формирования привычек. Делая выбор в пользу выполнения «конкретных наборов точных действий», мы можем получить доступ к «достижению ощущения своего бытия и удовлетворению духа». Мы воплощаем нашу независимость и человечность.
Статья впервые была опубликована 3 апреля 2020 года в журнала Aeon под заголовком «How dancing helps me think, and thinking helps me dance».
