Нашли у нас полезный материал? Помогите нам оставаться свободными, независимыми и бесплатными.
Мы привыкли считать танец либо эстетическим действом, либо чисто эмоциональной активностью, состоящей из хаотичных движений, либо разновидностью физических упражнений, бросающих вызов способностям нашего тела. Однако научный сотрудник кафедры политической теории в Брауновском университете Глори М. Лью убеждена, что танец — нечто большее, это способ прокачать нашу способность сочетать физический и ментальный интеллект и независимое мышление, а наше тело — важнейший инструмент, при помощи которого мы выделяем сущность вещей и воплощаем в жизнь неуловимые и эфемерные идеи. Разбираемся вместе с ней, почему наши эксперименты со своим телом могут оказаться гораздо полезнее рутинной работы и дать нам доступ к «достижению ощущения своего бытия и удовлетворению духа».
Я вечный танцор и политический теоретик. «Работать» и «думать» для меня, с одной стороны, это всецело физический процесс, а с другой, полностью интеллектуальный.
Для большей части моей карьеры занятие танцами и научные исследования были двумя отдаленными друг от друга, но одинаково важными сферами. Впрочем, с годами я все больше и больше осознаю, что танцы для большинства людей видятся как не особо значимый способ умственной активности и работы. Танец, в их понимании, это чисто эмоциональная активность, состоящая из неосмысленных, произвольных движений или исключительно атлетические упражнения, единственная цель которых — бросить вызов способностям нашего тела.
Основными причинами, почему существует такое отношение к занятиям танцами, на мой взгляд, являются глубоко укоренившиеся в нашем сознании предрассудки против внутреннего призвания. В своем трактате «Политика» Аристотель изображает идеальное государство, в котором механики, фермеры, владельцы магазинчиков и прочие живут banauson bion — жизнью физического и «черного» труда и не обладают всем спектром гражданских прав. Их распорядок дня не оставляет времени для досуга, но их труд необходим для тех, кто заботится о совещательных процессах в городе. В наше время мы продолжаем выделять схожие группы, только на низшей ступени иерархии находится «малоквалифицированный» труд, а на высшей — «высококвалифицированный». Мы глубоко заблуждаемся, когда рассуждаем, что те, кто работает руками, вне конкуренции по сравнению с теми, кто работает головой. И наоборот.
Танцоры стоят на пороге убеждений подобного рода. Наши тела — важнейший инструмент, при помощи которого мы собираем, выделяем сущность и воплощаем в жизнь неуловимые и эфемерные идеи. Однако, выполняя все это, мы также выглядим талантливыми артистами. И это точно отлично прокачивает нашу способность сочетать физический и ментальный интеллект, все это не просто дает нам возможность поставить и исполнить танец, но и сделать его ярким и наполненным энергией.
Мы, танцоры, учим и учимся, поддерживаем все, что связано с физическим выражением. Я, как и многие, начала танцевать еще в детстве, и быстро вникла в мир правил, клише и привычек. Левая рука находится на танцевальном станке перед началом движения и всегда поворачивается к станку перед сменой стороны. Встаньте в пятую позицию, но для начала примите естественную первую. Вперед-лицом-вперед-спиной. Локти, запястья, пальцы; пятка, свод стопы, носочки. Во время тренировок вы учитесь дистанцировать свою сущность от своего тела, физической оболочки. Направьте свои силы на структуру и эстетичность движений — неважно, что именно вы ставите — классический балет, современный танец или что-то еще. Однако относиться к танцу как к физическому проявлению, которому мы подчиняем нашу индивидуальность, значит глубоко заблуждаться. По мнению Терезы Рут Ховард, американского хореографа и постановщика номеров, танец «романтизирует дегуманизацию (расчеловечивание) тела, отношение к нему как к инструменту, глине, из которой можно слепить что угодно». Это превращает наши физические тела в простые инструменты для идей, убеждений, проявлений из какого-либо внешнего источника — вне зависимости от того, откуда появилась техника — от преподавателя, хореографа или это ваша собственная идея. Где же тогда танцор находит пространство для свободы, для проявления своей индивидуальности при занятии подобного рода физической практикой?
Практика культивирования индивидуальности и независимости невероятно важна для нашего физического и морального самоощущения. Если говворить о моей танцевальной карьере, то я достаточно поздно научилась уважать и ценить эти факторы, однако относительно рано в моей работе в качестве политического теоретика. В 2013 я поступила в аспирантуру, но продолжала танцевать и даже участвовать в выступлениях современных танцев, несмотря на то что ранее большую часть практики я занималась классическим балетом. Я получила множественные травмы и перенесла операцию. Я начала беспокоиться, что мое тело пережило свой пик, оно больше неспособно выдерживать нагрузки, которые требовались в искусстве, и что настало время оставить танцы и подыскать что-нибудь более подходящее. К счастью, один момент во время тренировки в балетном классе изменил мое мнение.
Мюриэль Маффре, бывший премьер (ведущий солист) балета в Сан-Франциско, а в то время мой преподаватель в Стэнфордском университете, обратил наше внимание на комбинации. «Танцоры, — сказал он, — имеют привычку ломать свои привычки. Покажите, что ваш дух сильнее, чем ваше тело». Повисла лишь короткая пауза, перед тем как аккомпаниатор дал нам четыре счета, и мы снова начали комбинацию батман-тандю, но слова преподавателя звучали в моей голове и отзывались в теле до конца занятия. До того дня я была убеждена, что танец — это запоминание определенных движений и формирование неких привычек, благодаря которым я могла на автопилоте исполнить все выученные ранее движения, как только бы переступила порог танцевальной студии. Но наставление Маффре помогло мне прислушаться к здравому смыслу и начать сомневаться, и даже отказываться от некоторых привычек, как физических, так и эмоциональных, несмотря на то что когда-то у меня ушли десятки лет, чтобы их выработать. Я не имею ввиду, что тотчас же сам балет — в его организациях и комбинациях, словарях и грамматике — провернулся для меня с ног на голову. Напротив, это означало что даже формальные, исключительно технические элементы должны быть наполнены моей энергией, отражать мою индивидуальность.
Я тщательно изучала свои движения — от высоких прыжков до едва заметных жестов — и пыталась понять их происхождение.
Чересчур растянутый порт-де-бра в арабеске — культовая поза балерины — ввел в меня в ступор: он нарушал мое равновесие, но я была убеждена, что это выглядит прекрасно. Откуда взялась целостность элемента: из моей груди, моей стоящей ноги или кончиков пальцев? Раньше вещи, проявляющиеся как сокращение мышц, дрожь или непроизвольные движения, фактически были под моим контролем, но они обладают долгой историей происхождения, которую я решила изучить. Я излишне напрягала пальцы ног, даже когда у меня не было необходимости балансировать. Я умышленно «выпадала» из дополнительного поворота, хотя у меня хватило бы сил на еще одно вращение. Я думала, что то, как я отвожу взгляд вниз — стилистический прием, на самом же деле, в тот момент я следила за движением ног. Я стала смотреть на танец и относиться к нему иначе, как к собственному, так и к выступлениям других артистов. Элементарнейшие движения, жесты и шаги могут передать необъятно широкий спектр текстур, эмоций, чувств. Тандю (вид батмана, в котором нога попеременно отводится назад, в сторону или вперед, при этом пальцы рабочей ноги направлены носком в пол), как я отметила, отражало не свод моей ступни, а сопротивление пола. Ранверсе (сильный, резкий перегиб корпуса в большой позе) — мой любимый шаг — был не просто фигурой, которую я могла исполнить при помощи моих рук и ног, а выражением моей спины, двигающейся вперед в пространстве. Вместо того, чтобы стремиться к внешней невесомости и воздушности, я стала практиковаться отдаваться силе гравитации и пользоваться силой своего веса.
Эти качества, из которых складывался артистизм танцора, стали источником моего вдохновения. Так, танец был моей практикой независимого и критического размышления о достигнутых целях, сформировавшихся привычках, об основных ценностях и убеждениях, которых я придерживалась не только в танце, но и в тех сферах, где я хотела развиваться. Это был тот самый момент осознания, что мое образование как танцора и как ученого нашли точку соприкосновения и стали неотъемлемым способом исследования идей о личности и благополучии. Знания, которые я получала как танцор, были физическим воплощением идей о свободе и независимости, которые я постигала как политический теоретик. Мое занятие танцами было ежедневным, реальным и, самое главное, физическим опытом того, что значит быть способной управлять чьей-либо жизнью, изменять ее и рассматривать эти возможности «как свидетельство силы, а не хрупкости» нашей фундаментальной личности, как Роб Рай говорит об этом в своей книге «Преодоление либерализма и мультикультурализма в образовании» (2002).
Мы учимся, когда пробуем, как однажды сказала американская танцовщица и хореограф Марта Грэм. Наши эксперименты в отношении своих способностей — неважно физических или интеллектуальных — могут оказаться гораздо полезнее рутинной работы и формирования привычек. Делая выбор в пользу выполнения «конкретных наборов точных действий», мы можем получить доступ к «достижению ощущения своего бытия и удовлетворению духа». Мы воплощаем нашу независимость и человечность.
Статья впервые была опубликована 3 апреля 2020 года в журнала Aeon под заголовком «How dancing helps me think, and thinking helps me dance».
