Нашли у нас полезный материал? Помогите нам оставаться свободными, независимыми и бесплатными.
От апофении до апокалипсиса: что общего у психоза и моральной паники, захватывающей как отдельных людей, так и целые сообщества, и как поиск и нахождение несуществующих знаков и связей помогает нам укреплять образ назначенного источника угрозы, снижая тем самым тревогу и вызванную ею фрустрацию.
В издательстве «Городец» вышла книга известного психиатра и исследователя Иосифа Зислина «Очерки по антропологической психиатрии», где он рассказывает о том, как методы культурной антропологии могут использоваться для описания клинических случаев. В серии своих статей автор рассматривает особенности и отличия транскультуральной и антропологической психиатрии, психиатрические подходы к мистическим и религиозным психозам, а также точки пересечения психиатрии и филологии (от взгляда на шизофрению как плату за овладение языком до онтогенеза бредового нарратива).
Мы выбрали главу, где автор описывает механизм развития психозов, массовой истерии и массовой паники и рассказывает, что общего у этих процессов и чем они отличаются, почему гиперсемиотизация как основной механизм развития массовой паники, заключающийся в поиске и видении несуществующих знаков, помогает канализировать индивидуальный или коллективный страх и направлять на определенные объекты (этносы, нации, любые социальные группы), тем самым способствуя разрешению тревоги и вызванной ею фрустрации, и как вовлеченность человека в коллективный страх дает ему возможность снижать страх индивидуальный.
Читайте также
— Казус Петра Павленского: почему психиатрии не стоит вторгаться в сферу искусства
— «Толпа мыслит образами»: Густав Лебон о том, как увековечиваются исторические мифы
От страха к болезни и обратно: гиперсемиотизация и апофения
I. Что такое апофения
В 1958 году немецкий психиатр Клаус Конрад опубликовал книгу «Начинающаяся шизофрения», которая стала широко известной (2). Наблюдая за своими пациентами — солдатами вермахта, Конрад описал две стадии, способствующие переходу в психотическое состояние. Во время первой стадии (Конрад называет ее тремой) человек немотивированно начинает ощущать повышенную тревожность, его преследует паника, окружающий мир внезапно становится страшным и непонятным. Это еще не психоз, но важная ступень к нему.
После какого-то периода пребывания в треме в сознании человека происходит существенное изменение: в его восприятии мира меняются местами фигуры (то, что мы привычно считаем знаками) и фон (то, что мы воспринимаем как данное). Заболевающий человек внезапно выделяет в окружающем его повседневном мире явлений и вещей, то есть в фоне, привычные элементы, но наделяет их новым значением. Например, для нас шелест деревьев в лесу является фоном, а для человека, находящегося на этой стадии развития болезни, звук трения листьев друг о друга не что иное, как новая фигура — послание о том, что за ним следят. Один из пациентов Конрада, молодой ефрейтор, начал ощущать повышенную тревожность, находясь на военной службе. После нескольких недель пребывания в таком состоянии ефрейтор понял (точнее, его посетило озарение), что ночной храп (привычный для нас фон) его сослуживцев по казарме есть не что иное, как знак, послание, специальное действие, направленное на то, чтобы его разозлить.
Эту стадию Конрад назвал апофенией (от греч. «делаю явным»). Это уже стадия настоящего психоза. Парадоксальным на первый взгляд следствием такого озарения является снижение тревоги, которое следует за обнаружением подлинного значения вещей: больной, входящий в нее, обретает объяснение своей прежней тревоги (на самом деле за мной следили!) и на некоторое время успокаивается. Другой вопрос, что это второе — «подлинное» значение того или иного знака не совпадает с общепринятым. Ведь обычно мы не думаем, что люди храпят намеренно, чтобы вывести нас из равновесия, а потому не рассматриваем храп как признак тайного заговора.
При развитии психоза, согласно клиническим наблюдениям Конрада, эффект апофении начинает расширяться и захватывать все «поле знаков» вокруг человека. Явления, которые обычно воспринимаются как фоновые (шум дождя за окном, шуршание метлы дворника), перестают быть «фоном» и становятся знаками с новым, известным лишь психотическому больному значением, причем они начинают сообщать больному некоторую чрезвычайно важную для него информацию.
Далее наступает фаза анастрофы (переживания пребывания в центре внимания), а в финале — апокалипсис (психоз полностью овладевает сознанием).
Клинический пример
Молодая женщина 23 лет, принадлежащая к ультрарелигиозной общине, начинает развивать психотическое состояние. На первом этапе у нее возникает сильная неясная тревога, источник которой она сама не может понять и которая сопровождается моторным беспокойством и бессонницей. На этом этапе она начинает обращать внимание в своей комнате на обычных мух (ранее не привлекающих ее внимание). На фоне нарастающего страха больная начинает понимать, что мухи несут в себе особый смысл. Через их движения она начинает считывать послание бога о своей греховности.
II. Что такое моральная паника и гиперсемиотизация
Тревога внутри человеческого сообщества — это вещь естественная. Однако иногда, вместо того чтобы искать реальную проблему, которая является причиной этой тревоги, члены сообщества сосредотачиваются на угрозе, якобы исходящей от девианта — представителя этнической или социальной группы. Причем эта группа может быть реально существующей (евреи, хиппи) или вымышленной (например, ведьмы, заключающие договор с Люцифером). Ощущение «врага рядом с нами» провоцирует панику, и на начальных этапах паники в обществе формируется консенсус по поводу источника опасности и серьезности угрозы (подробнее см. (8)). Обнаружение источника опасности, с одной стороны, усиливает тревогу («они среди нас и завтра могут сделать это снова»), но, с другой стороны, в перспективе помогает от нее избавиться, поскольку дает возможность действовать («мы знаем, кого нужно уничтожить или изгнать, чтобы снова почувствовать себя в безопасности»), что, в свою очередь, создает иллюзию контроля над ситуацией. В результате общество создает новый моральный консенсус по поводу источника опасности, которая грозит обществу. Отсюда и название — моральная паника (moral panic).
Во многих случаях (хотя не всегда) члены сообщества, погружаясь в моральную панику, начинают видеть несуществующие знаки, создают «вчитывание» чужого знака в не принадлежащее ему семантическое поле, то есть поле значений (1). Вследствие такого действия все прочие элементы изображения, или текста-носителя, либо меняют свое значение, либо становятся как бы средой обитания нового знака (то есть фоном). Такое явление мы называем гиперсемиотизацией Далее под гиперсемиотизацией понимается поиск несуществующих знаков, наделение в процессе восприятия знаковой природой тех объектов или явлений, которые изначально ею не обладали. — Прим. ред.. Мы предполагаем, что именно механизм гиперсемиотизации и является общим и связывающим элементом этих явлений.
III. Гиперсемиотизация
В семиотической литературе впервые этот термин ввел В. Н. Топоров в статье «К семиотике предсказаний у Светония»:
«В каждом коллективе существует некоторая усредненная норма, в соответствии с которой отбирается круг семиотизируемых фактов (более или менее единый для данного коллектива). Наряду с нормой отмечаются патологические отклонения в организации семиотического механизма как у отдельных индивидуумов, так и в истории некоторых коллективов. С одной стороны, речь идет о гиперсемиотическом подходе (выделено автором) к миру, когда единицы плана выражения в одной области (в частности, незнаковой) включаются в другой области в план содержания (такой гиперсемиотизацией можно считать наличие знаковой функции звукового ряда в поэзии, если стоять на точке зрения коллектива, не искушенного в этом отношении, или же веру в предзнаменование для того, кто в них не верит)» (5).
Интересно отметить, что далее в статье В. Топоров без всякого обращения к психиатрии начинает говорить практически языком клинициста: «Таким образом, патологические отклонения в семиотизации фактов — от семиотических неврозов до семиотической слепоты (глухоты) — определяются извне; поскольку же внешний наблюдатель не изолирован достаточно надежно от носителей иной семиотической нормы и, кроме того, сам не застрахован от изменения своей нормы, можно говорить о расплывчатости границ между нормой и отклонением, что и приводит практически (кроме идеализированных предельно унифицированных коллективов с жесткой программой) к существованию весьма различных норм семиотизации фактов» (5).
Развивая эту идею В. Топорова, можно говорить о том, что именно «незастрахованность от изменения своей нормы» и есть суть психотического слома в своей крайней форме.
IV. Сравнительный анализ
На первый взгляд моральная паника и бред, по Конраду, имеют много общих черт в своей динамической структуре. Важно подчеркнуть, что, кроме гиперсемиотизации, общим для обоих явлений служит то, что при выходе из психотического приступа точно так же, как при выходе сообщества из ситуации моральной паники, происходит «забывание» мотивации: «Они еще знают, что сделали то или это, но уже не знают почему» (2).
Вместе с этим параллельное рассмотрение моральной паники и апофении дает нам возможность различать эти два процесса.
При апофении, в отличие от моральной паники, адресант (источник послания) часто не обозначен или обозначен совершенно неявно. При этом адресат послания при развитии психоза — только «Я», и именно это делает возможность развития анастрофы («переживание пребывания в центре внимания» (2)). В отличие от этого, при моральной панике источник сообщения (даже если cамо сообщение мало или абсолютно недостоверно) явно обозначен, а сам сигнал направлен не на индивидуума, а на массу людей. Следовательно, при моральной панике стадии анастрофы не возникает — наоборот, человек, вовлекающийся в панику и верящий в нее, часто принимает позицию «следователя», разоблачителя опасных знаков. Именно это и делает моральную панику такой заразительной, ибо участникам действа хочется быть первыми, лучшими и наиболее зоркими в поиске врагов, будь то ведьма или враг народа. При этом такая вовлеченность в коллективный страх дает возможность уменьшить страх индивидуальный.
Следующим отличительным признаком может быть то, что Конрад называет «превращением идеи во внушение», когда у больного возникает ощущение преднамеренности происходящего вокруг него. При моральной панике эти элементы, как правило, отсутствуют.
V. Когнитивные особенности гиперсемиотизации
Гиперсемиотизация может быть рассмотрена как на семиотическом уровне, так и на уровне нейрокогнитивном.
На когнитивном уровне она может быть описана через теорию когнитивных стилей, в частности используя параметры полезависимого/поленезависимого поведения и толерантности/нетолерантности к нереалистическому опыту (3, 6, 9). При таком подходе можно предположить, что именно лица с фиксированным поленезависимым стилем и максимально толерантные к нереалистическому опыту и будут наиболее склонны к гиперсемиотизации.
На физиологическом уровне гиперсемиотизация может быть соотнесена с хорошо описанными двумя механизмами и двумя дифференциальными путями при зрительном опознавании — магноцеллюлярной системой опознавания, проходящей с высокой скоростью и ответственной за глобальное восприятие, и парвоцеллюлярной системы, более медленной и ответственной за восприятие аналитическое (7, 10, 11). В данном контексте преобладание именно парвоцеллюлярной системы, более чувствительной к неявным угрожающим стимулам, может лежать в основе гиперсемиотизации.
Заключение
Таким образом, гиперсемиотизация становится одним из основных механизмов, или переключателей, канализирующих индивидуальный или коллективный страх строго в одном направлении, тем самым способствуя разрешению тревоги и вызванной ею фрустрации. При этом именно динамика развития психотической тревоги, которая обычно формируется и разрешается за достаточно короткое время и относительно легко доступна наблюдению, может быть рассмотрена как модель для описания индивидуальных и коллективных страхов.
Несмотря на общность и различие двух вышеуказанных процессов, мы ни в коем случае не рассматриваем моральную панику в качестве массового психоза и не смешиваем эти два понятия, хотя в моральной панике и массовом психозе присутствуют похожие элементы. Наоборот, мы считаем, что именно сравнительное рассмотрение позволяет выделить общие и дифференциальные признаки этих явлений.
Введение термина «гиперсемиотизация» позволит разделить два понятия: массовый психоз и массовую истерию, которые в литературе очень часто смешиваются.
Общим моментом для моральной паники и массовой истерии будет то, что при последней вовлеченные лица вначале получают единое понимание нового смысла от индуктора, извне, и только после этого и именно на основании этого выделяют и однотипно интерпретируют новые знаки (4). При развитии бредового психоза динамика обратная: в начале душевного слома, а именно в стадии апофении, происходит выделение новых знаков, а уж позже именно на их основе вспыхивает бредовое озарение.
На наш взгляд, об истинном массовом бредовом психозе мы сможем говорить только тогда, когда будут выполнены следующие условия:
- Наличие высокого уровня неуверенности и тревоги, присущей группе.
- Наличие массовой, но однотипной/однонаправленной гиперсемиотизации.
- Развитие бреда одинакового содержания одновременно у нескольких лиц.
Условия эти выполняются чаще всего при психозах folie a deux / folie a troix и практически невыполнимы даже на сравнительно небольших группах. Именно поэтому в большинстве описанных в профессиональной литературе случаях «массового психоза» говорится не о массовом психозе как таковом, а о массовой истерии, где механизм «заражения» через гиперсемиотизацию, как указано ранее, работает иначе. На наш взгляд, именно поэтому моральная паника не переходит в массовый психоз, но может дать толчок психозу индивидуальному.
Источник: «Очерки по антропологической психиатрии»
Обложка: Франсис Пикабия «Середина Великого поста» (1925-1926 гг.)
«Моноклер» – это независимый проект. У нас нет инвесторов, рекламы, пейволов – только идеи и знания, которыми мы хотим делиться с вами. Но без вашей поддержки нам не справиться. Сделав пожертвование или купив что-то из нашего литературного мерча, вы поможете нам остаться свободными, бесплатными и открытыми для всех.
Список литературы
1. Архипова А., Кирзюк А. Опасные советские вещи: городские страхи и легенды в СССР. М: Новое литературное обозрение, 2019.
2. Конрад К. Начинающаяся шизофрения. Опыт гештальт-анализа бреда. М.: Грифон, 2015.
3. Кузнецов И., Морозова М. Когнитивно-стилевые характеристики как критерии в дифференциальной диагностике бреда // Психологическая наука и образование psyedu.ru. 2013. № 4. Режим доступа: http://psyedu.ru/journal/2013/4/Kuznetsov_Morozova. phtml (дата обращения: 11.01.2022).
4. Реутин М. Массовые психозы в Европе позднего Средневековья // Наука. Искусство. Культура. 2015. Вып. 2. № 6. С. 108–123.
5. Топоров В. К семиотике предсказания у Светония // Уч. записки Тартуского ГУ. Вып. 181. Труды по знаковым системам II. Тарту, 1965. С. 198–209.
6. Холодная М. Когнитивные стили: О природе индивидуального ума. СПб.: Питер, 2004.
7. Cushing C., Im H., Adams R Jr. et al. Magnocellular and parvocellular pathway contributions to facial threat cue processing // Social Cognitive and Affective Neuroscience. 2019. Volume 14. Issue 2. P. 151–162. Режим доступа: https://doi.org/10.1093/scan/nsz003 (дата обращения: 11.01.2022).
8. Goode E., Ben-Yehuda N. Moral panics: The Social Construction of Deviance. 2nd ed. Oxford.: Wiley-Blackwell, 2009.
9. Shin G., Kim C. Neural correlates of cognitive style and flexible cognitive control // Neuroimage. 2015. Vol. 113. June. P. 78–85. DOI: 10.1016/j.neuroimage.2015.03.046
10. Skottun B., Skoyles J. On Identifying Magnocellular and Parvocellular Responses on the Basis of Contrast-Response Functions // Schizophrenia Bulletin. 2011. Vol. 37. No. 1. P. 23–26.
11. Skottun B.C., Skoyles J. A few remarks on assessing magnocellular sensitivity in Schizophrenic patients // Brain. 2007. Vol. 130. P. e83.
