Нашли у нас полезный материал? Помогите нам оставаться свободными, независимыми и бесплатными.
Моральное совершенство — недостижимый идеал, образ которого так или иначе транслируется обществом, религией или семьей. И, безусловно, немало тех, кто пытается достичь этой планки и вовлечь в эту погоню окружающих. Но так ли нам это нужно? В своем эссе «Моральные святые» известный американский философ Сьюзан Вольф выделяет два типа моральных перфекционистов — «любящий святой» и «рациональный святой» — и рассказывает, чем они отличаются, как эти позиции связаны с двумя влиятельными философскими концепциями — утилитаризмом и кантианством, в чем, по ее мнению, противоречивость обеих позиций, почему жизнь становится более глубокой и насыщенной, если мы не стремимся осчастливить всех и чему нам стоило бы поучиться у древних греков в вопросах этики и морали.
«Я рада, что ни я, ни те, о ком я искренне беспокоюсь, не являются «моральными святыми».
Это одно из вступительных высказываний эссе известного американского философа Сьюзан Вольф, в котором она рассуждает, каково это, быть морально совершенным. Если вы во время прочтения вовлечетесь в предлагаемый мысленный эксперимент и внимательно отнесетесь к ее выводам, то увидите что она предлагает свободу от ловушки морального совершенства.
В эссе Вольф «Моральные святые» (1982) приводится два типа моралистов, которых она назвала Любящим Святым и Рациональным Святым. Так, согласно ее точке зрения, «любящий святой» делает все нравственные свершения с жизнерадостным куражом: такая жизнь не исключает веселья, но она непоколебимо и несомненно сосредоточена на морали. Мы представляем себе «любящего святого» человеком, который с радостью продает все свое имущество, чтобы пожертвовать вырученные средства на помощь голодающим. «Рациональный святой» также предан нравственности, но он движим не полной любви душой, а чувством долга.
«Любящий святой» может быть более веселым, чем рациональный, или более безумным, все зависит от темперамента отдельной личности. Но облегчает ли постоянная душевная приподнятость «любящего святого» нахождение с ним или это может отвернуть от него? Существует наставление, вытекающее из буддизма (хотя на самом деле оно было придумано американским ученым Джозефом Кэмпбеллом), которое предлагает «в радости разделять все скорби мира», и «любящий святой» следует наказу по-максимуму: но, возможно, для вас такая радость перед лицом самых страшных ужасов мира покажется бессмысленной или неуместной. С другой стороны, «рациональные святые» с их непоколебимой приверженностью долгу тоже могут оказаться крайне раздражающей компанией.
Оба типа моральных перфекционистов могут вызывать сложные чувства, если вы сами не относитесь к этим группам. Будут ли они постоянно надоедать вам и побуждать отдавать миру больше? Возможно, они уже являются частью альтруистических движений и достают советами о самых эффективных способах использования вашего времени и средств, чтобы помочь другим. Как такой человек может заставить вас почувствовать себя, если вы уделяете много свободного времени и внимания видеоиграм, а не Оксфаму, например Оксфам — международное объединение по решению проблем бедности.? Или когда тратите большую часть свободных денег на такую роскошь, как вино и шоколад, вместо того чтобы обеспечивать других минимальным пропитанием? Хотите ли вы общаться с тем, чья стопроцентная моральная ориентация побуждает вас испытывать чувство вины?
Вольф считает, что стремление стать морально совершенным может превратить человека в «тихий ужас», с которым невозможно жить и находиться рядом. Британский писатель Ник Хорнби разыграл космическую версию этого сценария в романе «Как стать добрым» (2001). Но ведь очевидно, что «настоящий святой», будучи настолько добрым человеком, насколько это возможно, не хочет, чтобы вы все время чувствовали себя плохо: что в этом хорошего? В конце концов, разве люди с по-настоящему совершенным моральным обликом не чувствительны к своему влиянию на вашу жизнь так же, как ко влиянию на мир в целом? По мнению Вольф, проблема заключается в том, способны ли вообще поборники нравственности скрывать свои истинные мысли о степени вашей моральной самоотдачи. Способны ли они искренне смеяться над циничными шутками, которые идут в разрез с самой сутью морали? Да и вообще, когда у них найдется время для болтовни с вами? Если они высокоморальны, то у них в ежедневнике должно быть немало важных дел.
Но не только друзья не вписываются в жизнь людей, максимально отдающихся моральным подвигам. Может ли моральный святой «тратить» время на просмотр фильмов и телевизора? А деньги на вкусную еду или путешествия? Или тратить свою энергию на занятие спортом, а не на серьезные важные дела? Или на наблюдение за птицами и пешие походы? Нет времени ни на театр, ни на то, чтобы просто прилечь с хорошей книгой. Проблема крайнего альтруизма, как сказал Оскар Уайльд, говоря о социализме, заключается в том, что он занимает слишком много вечеров. Поборники морали могли бы выкроить время для некоторых из перечисленных видов деятельности, если бы их можно было объединить с этическими проектами: например, смотреть спорт на благотворительном вечере; или восхищаться пейзажем на пути к проблемной точке на мировой карте. Но когда одна единственная цель в жизни — сделать как можно больше добрых дел, любой дополнительный опыт рассматривается лишь как приятное дополнение.
Если у вас нет времени на друзей, развлечения, искусство или природу, то вы упускаете то, что Вольф называет неморальной частью жизни. Она не имеет в виду, что неморальное равно аморальному; просто потому что какая-то деятельность не имеет ничего общего с моралью (например, игра в теннис), еще не значит, что она аморальна. Дело в том, что интуитивно мораль сосредоточена на таких вопросах, как равное отношение к другим и попытка облегчить чьи-то страдания. Но есть и другие прекрасные вещи: отдых с другом, или изучение лесов Аляски, или наслаждение глубиной вкуса индийского карри. Нравственное великодушие — это лишь один из аспектов всего хорошего, что существует, но если вы живете так, как будто имеет значение только моральный аспект, тогда вы, скорее всего, обедняете свою жизнь с точки зрения тех самых «неморальных аспектов». А это значит, вы многое упускаете.
Вольф предполагает, что «любящие святые» совершенно счастливы проживать жизнь, в которой неморальные блага не играют никакой роли. Супераскетичная нравственная жизнь — ни дружбы, ни увлечений, ни отвлечений от этического — приносит удовлетворение «любящему святому». Но Вольф не может понять, как такое возможно? Разве «любящий святой» не видит всего, что он упускает, и если да, то почему это не сказывается на его счастье? Возможно, предполагает Вольф, восприятие «любящего святого» сужено: ему недостает способности видеть, что в жизни есть нечто большее, чем мораль. Это объясняет, почему «любящий святой» может оставаться счастливым в своем положении. Для сравнения: Вольф считает, что «рациональные святые» понимают, что существует огромная часть жизни, которую они упускают. По мнению автора, рациональные моральные перфекционисты упорствуют в своей скудной жизни только из чувства долга. Но зачем заходить так далеко и окончательно и бесповоротно посвящать жизнь только нравственным законам? Вольф дает ответы, которые заставляют «рационального святого» выглядеть не таким уж рациональным: возможно, причина в нелюбви к себе и/или патологическом страхе осуждения.
Две версии моральной святости, выделяемые Вольф, основаны на двух наиболее влиятельных нравственных философских концепциях современной западной философии: утилитаризме (который вдохнул жизнь в концепцию «любящего святого» Вольф) и кантианстве (которое стало базой для «рационального святого»). Вольф задается вопросом, какой была бы наша жизнь, если бы мы отдавались этим этическим мировоззренческим позициям по-максимуму? Она полагает, что для полноценной жизни не подойдет ни одна из этих концепций: каждая из них, как мы увидели, порождает видимость хорошей жизни и настолько сильно сфокусирована на нуждах других, что не оставляет времени для личного наслаждения благами жизни, по сути, для самой жизни. То есть ты тратишь себя на то, чтобы стать воплощением слов Бернарда Уильямса — слугой нравственной системы.
С современной моралью что-то пошло не так, если выражение «хорошая жизнь» звучит двусмысленно.
Отличительной чертой как утилитаризма, так и кантианства является то, что в обеих концепциях невысоко ценится личное счастье, если вообще ценится. Утилитаризм — это философия «обеспечения наибольшего счастья наибольшему числу людей», и если потребности многих требуют от вас больших жертв, в том числе пожертвования своим собственным счастьем, то так и должно быть. Вольф справедливо считает совершенного утилитариста, «любящего святого», счастливым человеком, это на самом деле идеальная концепция. Но нельзя становиться утилитаристом из соображения личного счастья или благополучия: не в этом смысл утилитарной морали. Ваше личное счастье, взятое в контексте миллиардов сознательных жизней, — лишь капля в океане. Если хорошее дело для всеобщего блага, например, продажа своих основные активов и направление доходов на благотворительность, сделает вас несчастным, это равносильно позору. Однако ваше несчастье не мешает тому, чтобы правильные вещи оставались правильными.
Кантовская мораль еще меньше заботится о личном счастье. Кантианство получило свое название от имени философа XVIII века Иммануила Канта и представляет собой философию, которая акцентирует внимание на нашей рациональной ответственности перед другими разумными существами (отсюда и название Вольф «Рациональный святой»). Причина, по которой нам стоит поступать правильно, кроется в том, что это наш долг перед другими, а не в том, что это сделает нас счастливыми. Если другие разумные существа нуждаются в нашей помощи — например, они голодают или угнетены, — то мы обязаны им, как они были бы обязаны нам, если бы мы поменялись местами. Кант действительно считал, что нравственность делает человека достойным счастья, но это было только его допущением. Можно предположить, что, если бы Кант дожил до наших дней, ему понравилось бы замечание, приписываемое австрийскому философу XX века Людвигу Витгенштейну:
«Я не знаю, почему мы здесь, но я совершенно уверен, что не для того, чтобы веселиться».
Если современные нравственные учения порождают непривлекательные представления о жизни, тогда возникает мысль, что что-то не так с этими теориями. Возможно, стоит лучше разобраться в том, что из себя представляет понятие «хорошая жизнь». В принципе, вы можете убедиться, что с современной моралью что-то пошло не так, лишь потому, что выражение «хорошая жизнь» стало двусмысленным. Это выражение двусмысленно, потому что требуется уточнение: под «хорошей жизнью» вы подразумеваете нравственно правильную жизнь или желанную жизнь? Первый путь, очевидно, вызывает в голове образы заботы о бедных, а второй — бокал шампанского. Нравственно хорошая жизнь отождествляется с жизнью бескорыстного альтруиста, а желанная — с жизнью, наполненной эгоистичным удовлетворением потребностей и погоней за удовольствиями. Таким образом, хорошая жизнь раскололась на две противоположные стороны, и такой огромный раскол вызывает беспокойство.
Эти размышления, ко всему прочему, помогли нам обратиться к древнегреческой этике добродетели в поисках концепций, с которых начался раскол. Многие известные философы того времени, особенно Аристотель, придерживались взглядов на этику, которые не поощряли ни эгоизма, ни самоотверженности: твоя жизнь могла быть связана с другими и включала приятное участие в их жизни, но не требовала полной преданности потребностям незнакомцев. Этика была сосредоточена на том, как быть хорошим другом, а не на том, как спасти мир. И, как и в случае хорошей дружбы, такая этика хороша и лично для вас, и для других. В основе этики Аристотеля лежит беспроигрышный вариант. Этическая жизнь — это желанная жизнь, а реализация нашей социальной природы заключается в жизни во взаимном согласии с другими. Таким образом, взгляды древних греков, в данном случае Аристотеля, делают невозможным раскол между моралью и личным счастьем.
Вольф, которая описывает нравственную святость в непривлекательных терминах, можно обвинить в побуждении к возвращению к устаревшим взглядам, например, взглядам Аристотеля. Но при внимательном прочтении ее эссе вы понимаете, что у нее нет такого намерения. Современная мораль развилась именно так и включает в себя ответственность по отношению к незнакомцам, — это не тот аспект, с которым борется Вольф. Она вполне удовлетворена тем, что концепция современной морали именно такая, какая она есть: максимально альтруистична, беспристрастна и глобальна по своему охвату. Совершенно справедливо, что мораль касается жизни других людей, находящихся за тысячи миль от вас, и что ценность жизни незнакомого человека равна ценности жизни одного из ваших родных и близких.
Вольф лишь указывает на то, что ужасное состояние мира требует такой нравственной отдачи, что она может полностью поглотить жизнь человека. Можно стать или стремиться стать нравственным святым. И для Вольф это не повод отворачиваться от современной морали. Она считает, что нужно провести границу между тем, что морально требуется от вас, и тем, что морально похвально, но не морально необходимо (то, что философы иногда называют излишеством). Мораль не обязывает вас становиться нравственным святым. Мораль не требует, чтобы у вас не было других интересов, кроме нравственных. У вас есть жизнь. Наличие частной жизни не означает, что вы не принимаете мораль всерьез или что вы перестали пытаться быть порядочным человеком.
Глупо думать, что если вы не выбрали моральную святость, то вы автоматически становитесь плохим человеком. Здесь есть моральный смысл: отказ от идеи, что вы должны стремиться набрать 10/10 за мораль, также не может служить оправданием для низкого балла. В «Моральных святых» Вольф критикует нравственную святость, и, если ее правильно понять, защищает мораль. Она привела убедительный довод в пользу отказа от образа жизни, основанного исключительно на моральных потребностях, но это не означает, что она хочет выбросить моральное основание вместе со святой водой.
Ты можешь быть совершенно прекрасным человеком, не будучи абсолютно нравственным.
Одна из постоянных тем философии Вольф заключается в том, что вообще-то не самая разумная идея обращаться к моральным теориям, чтобы найти всеобъемлющий ответ на вопрос: “Как жить?”. Моральные концепции говорят о важных сферах бытия, но не говорят нам всего о жизни или о том, как ее прожить. Поэтому критика моральных теорий состоит в том, что, если бы мы поставили во главу стола только одну теорию и искали ответы на все вопросы только в ней, наша жизнь была бы непривлекательной. Это бы означало, что мы неправильно понимаем роль моральной теории. Вольф, ставя моральную теорию на свое место, хочет освободить моральную философию от ее чрезмерного морализма. В искусстве жизни мы можем использовать различные источники для вдохновения: возлюбленного, которого мы встретили в Интернете, соседа, персонажа из сериала, стихотворение.
Вольф акцентирует внимание на том, что в жизни нужно оставлять место для личных интересов и увлечений, считая, что смысл жизни вряд ли заключен в морали. Отчасти это связано с тем, что смысл для нас часто связан с нашими близким, и во многих случаях ваша преданность семье и друзьям будет на первом месте, первичнее чего-то морально идеального. Недавнее психологическое исследование в Оксфорде и Йеле доказало, что если вы любите своего внука, то вы скорее отдадите деньги на ремонт его автомобиля, чем благотворительной организации, которая борется с малярией, даже если это принесет больше пользы. То, что вы не нравственно совершенны, не делает вас плохим человеком. Вольф говорит, что вы можете быть совершенно прекрасным человеком, не будучи абсолютно нравственным.
Вы можете найти смысл жизни в конкретной этической области, например, работая в сфере помощи бездомным, такой путь отличается от непрекращающихся попыток делать все идеально с моральной точки зрения из раза в раз. Действительно, индивидуальный характер вашей жизни определяется комбинацией отношений, страстей и интересов. Вольф, вопреки распространенной философской концепции, придерживается мнения, что смысл жизни зависит от того, насколько вы поглощены деятельностью, которая объективно хороша.
“Смысл в жизни возникает, — выводит Вольф, — когда субъективное желание встречается с объективной привлекательностью…».
Но интересы, которые обычно обеспечивают смысл, считаются неморальными благами, которых так не хватает нравственному святому: взаимоотношения (включая дружбу), общение с природой, любовь к изобразительному искусству или большому спорту и т. д.
Эти «неморальные» блага иллюстрируются (как говорят философы) примерами из реальной жизни. В моем случае любовные отношения — это 20-летняя дружба с Крисом; взаимодействие с миром природы — это ночная прогулка по Уикен Фен (графство Кембриджшир); любовь к изобразительному искусству — это любовь к картинам Фриды Кало; любовь к большому спорту — это субботний день после футбольного матча. У каждого из нас есть свои субъективные интересы в жизни.
«Время, — писал поэт Ник Лэрд, — это то, на что ты тратишь свою любовь”.
Любителей природы, как правило, беспокоит не природа в целом, а конкретные происшествия, с которыми они связаны непосредственно: как буревестники выживут на скалах Бемптон, когда переловят всех песчаных угрей и тому подобное. Вы можете начать с любви к буревестникам и в конечном итоге присоединить моральную составляющую — спасти их: возможно, присоединитесь к местному экологическому движению. Это доказывает, что различие Вольф между моральным и неморальным на практике размыто. Любовь может привести вас от неморального интереса к моральному обязательству, и тут сложно определить, где эта граница проходит.
Например, вы можете стать сотрудником отдела по пособиям и начать заботиться о конкретном жителе своего района. Беспокойство за бедного пенсионера или инвалида перерастает в беспокойство по поводу политики, которая негативно влияет на их жизнь и жизнь их семьи. Вы можете стать нравственным поборником в своем стремлении влиять на политику. Но если вы усвоили уроки Вольф, вы не бросите всю свою жизнь на эту цель. Вы продолжите находить время для друзей, для разнузданных летних ночей, наблюдения за жужжащими в лаванде шмелями и не потеряете это блестящее чувство юмора, полное сарказма. Другими словами, вы не превратитесь в нравственного святого.
