Строгий режим заботы: профессор Кон против стандартизации и идеологического воспитания


Нашли у нас полезный материал? Помогите нам оставаться свободными, независимыми и бесплатными.


Игорь Семенович Кон — психолог, вернувший в советский научный дискурс два важных понятия — «сексуальность» и «эмпатию», исследователь этнографии детства и психологии юности. Даниил Каплан рассказывает об особенностях позднесоветской эпохи, на которую пришлось время работы Кона, и ее отражении в его исследованиях: как «период застоя» стал толчком для дальнейших изменений в психологии советского человека, а невнятная советская инерция морали, утверждавшая в человеке покорность и настаивающая на соблюдении норм, становилась бомбой с часовым механизмом, к чему приводило идеологическое воспитание, нацеленное на выращивание людей с зауженным кругозором, и почему, по мнению Кона, для любого общества гораздо важнее не методичка «Как воспитывать детей», а поиск ответа на вопрос «Как воспитывать себя?».

Череп человеческого счастья узок и тесен, влезть в него может только устоявшаяся в своих взглядах личность, тогда человек как-то ужимается и может жить, иначе, в обезличенном варианте, человек давит на окружающих и еще сильнее — на стенки собственного черепа. В литературе с этой проблемой связал свою биографию Юрий Осипович Домбровский. Во всех остальных аспектах гуманитарного знания — Игорь Семенович Кон. Кон вернул в Большую Советскую Энциклопедию (БСЭ) и в Словарь по этике два важных понятия: «сексуальность» и «эмпатия». Как скажут о нем будущие поколения: «профессор Кон воспитывал людей оставленных, абсолютно дезориентированных, давал им ощущение прохлады в пустыне». 

«Эмпатия — интуитивное понимание чужих переживаний» (И.С. Кон, Словарь по этике).

Игорь Кон

Игорь Семенович Кон (1928-2011), ученый с экзотической для своего времени специализацией — «социология личности», стал известен как просветитель и гуманист. Если страна впала в новое средневековье, в ней должны были появиться новые просветители. И внешность у него подходящая — детского терапевта. В год его рождения отставшее на несколько лет от НЭПа издательство «Земля и фабрика» выпустило книгу Юрия Олеши с иллюстрациями Мстислава Добужинского о докторе Гаспаре Арнери. В книге доктор и завсегдатаи сказок артисты передвижного цирка успешно сопротивлялись власти тщедушного тела и расчетливого ума над святым и бескорыстным сердцем, а в жизни все шло тихо, степенно и неумолимо к закату. ОГПУ заминало международный скандал, вызванный «Соловками» (См. д/ф М. Галдовской «Соловки»). Вступительные слова Олеши звучали апофеозом: «Время волшебников прошло». Кон возвращает науке гуманитарную составляющую, то, что нас держит и сохраняет людьми.

Гуманитарность дает ощутить не песок времени, а бесконечное течение его — реку. Доктор Арнери сумел своим хитрым способом починить куклу потому, что в наследнике не сломался главный механизм — привязанность. Это история оттапливаемого сердца, как у Кая и Герды. Доктор Арнери только подобрал правильный ключ. Всю свою жизнь Кон будет подбирать ключ к огрубевшему сердцу человека, неожиданно для самого себя состарившегося. В год рождения Кона выходит книга, повлиявшая уже непосредственно на его судьбу. «Взросление на Самоа» Маргарет Мид — эту книгу Кон переведет и подготовит о Маргарет Мид статью в БСЭ. Уничтожающее живое отношение к стране понятие «Родина» звучало для поколения Кона не абстрактно и не официозно — это было понятие места, где человек находил себя с рождения и от которого зависел в течение жизни. Естественно было такому человеку, как Игорь Семенович Кон, заинтересоваться этнографией, в частности этнографией детства — так проявляется его вторая специализация — этнография детства, то есть изучение процессов формирования личности ребенка в связи с той средой, в которой завязывается его сознание.

Росли дети, они хотели брать пример со взрослых, а взрослые играли в товарищество, скрывая шекспировские интриги, в церковь внесли и подключили к электричеству токарный станок, стиравший резьбу топонимики. Есть среди упреков Кону и такой: «Кон сначала славил коммунизм и критиковал буржуазный либерализм, потом переоделся». Кон, прежде всего, не стремился озвучить особый кодекс морали, читая лекции молодым подраставшим шестидесятникам, — в этом его главное достоинство. Кон нарушал своим голосом строгую тишину академической аудитории, с присущими ему обаянием и эрудицией. Легче сказать, что есть маленькая планета Кон, чем объяснять всю широту его научных интересов. Кон совмещал в себе Эриха Фромма и Теодора Адорно. Не только критиковал авторитарную личность, но и рассказывал, как вырастить в себе не авторитарную. А Наука — все 70 лет была обставлена рядом условностей, не гордилась, что соблюдала их, но соблюдала. Перестройка, названная единомышленником Кона Эдуардом Араб-Оглы «нашей демократической революцией» и несла в себе смысл внутренних изменений психологии, чему статьи Кона послужили прологом. 

«Портрет Иосифа Сталина», Павел Филонов (1936);  Михаил Рождествин (1991).
«Портрет Иосифа Сталина», Павел Филонов (1936); Михаил Рождествин (1991). 

Неназванное счастье обстоятельств

«Для того чтобы появился Горбачев, нужны были целые поколения аппаратных работников, которые что-то делали, меняли слова и так далее» (И.С. Кон, «80 лет одиночества»).

Биография Кона скромнее диссидентской: не сидел за свободу, как Буковский, не заступался за нее, как Сахаров, не выигрывал у ЦК Комсомола в шахматы, как Каспаров и, тем не менее, ему отдавали должное и критики, и единомышленники как первопроходцу свободы, ее не самому громкому, но решительному защитнику. Перестройка не больше и не меньше — перестала глушить в человеке эмоции. Человек одновременно хотел знать и о лагерях, и о себе, и о сталинских преступлениях, и о перспективах демократии, и главное, что себе взял в голову советский человек: уйти от трагедий невозможно, о них нужно говорить, и говорить насколько возможно громко. Отразилась эта потребность в понятии «Гласность», и к ней относились с недоверием порой самые прогрессивные и свободомыслящие люди, особенно, когда это касалось неприглядных сторон общественной жизни или интимных моментов частной жизни.

Россия колебалась между официозом и здравым смыслом. Перестройка тем и отличалась от Оттепели, что резонанс от этих колебаний был выше. Издавались книги, новые, неожиданные, с ними приходили и темы, на которые раньше отважиться говорить было непросто. В поздние 50-е, с Амнистией и Оттепелью, люди разделились на тех, кто хочет любить и танцевать, и тех, кто закладывает руку за ремень и обещает честно служить делу Ленина. Власть тогда надела на себя маску Макбета. «Нельзя резко разрушать иллюзию», — это станет частью печального опыта поколения Оттепели. Спорить с теми, кто ни стрекоза, ни муравей, власть побаивалась, как Макбет — дышать в сторону леса. Там натянута проволока, размечены вешки, вбиты глубокие колышки идеологии. Власть поздних 80-х примерила на себя маску Гамлета, а Гамлет даже канонический ведет диалог и с искавшим мести Лаэртом, и с беспринципным Клавдием. 

Кон
Андрей Сахаров (1989). Анатолий Карпов, Гарри Каспаров (1985). Вопрос о матче решался на уровне ЦК КПСС и состоялся благодаря поддержке зав. отделом пропаганды А. Яковлевым самой идеи матча, ставшего в результате аллегорией интеллектуального противостояния «старого» и «нового».

Гамлет приходит победить чудовищную меркантильную ложь, которой пропитана вся общественная жизнь Эльсинора, и понимает, что ложь всеобщая — это проблема не собственно людей, не качеств человека, — это проблема обстоятельств, которые эти качества формируют. На глазах свидетельницы всех событий Гертруды (партии) Гамлет открыто спрашивает Клавдия — зачем требовать от свободных граждан Дании приносить в жертву своеобразие мышления, наследственные принципы семьи? Разве Коммунизм — не самый простой путь для мальчишек стать свободными состоявшимися людьми? И второй раз в истории СССР у всего обнаружился единственный корень — личностный. У поступка. У последствия. И у проблемы. И прежде чем проявились красивые выпады рока, от Цоя до Курехина, людям надоела тяжесть. Детство действительно хотело крылатых качелей, а не вымученного пения о синем небе.

Скепсис рационального ума

«Волюнтаризм — субъективный принцип понимания нравственной деятельности; <…> Следуя этому принципу, человек должен совершать свой моральный выбор независимо от каких-либо общественных норм и установлений» (И.С. Кон, Словарь по этике, 1989).

Страна в очередной раз поменяла свою жизнь настолько сильно, что справедливо ждала объяснений от науки и нуждалась в них, по большому счету, сильнее, чем в реформах, и не многие от общественной науки могли ей эти необходимые объяснения дать. Роль Кона в этом отношении переоценить трудно, — чтобы получить ту же информацию, его читателю пришлось бы пройтись по огромному количеству справочного материала. Но важнее другое, Кон хорошо представлял себе то, отчего Цой поднимается и выходит из Дома Культуры («Асса», 1987) и на что Курехин сочиняет пародию «Ленин-Гриб» (1991) — взросление, формирование и лепку человека в условиях исправительных, деформирующих, наносящих непоправимый ущерб.

«Опротивели эти науки

И на черта мне сдался диплом!

Слишком много и горя, и муки

Мне принес этот жалкий картон».

1 декабря 1972 года

***

«Пришлось за эти годы нам

Немало вынести мучений,

Но никогда учителям

Нас не поставить на колени».

1967 год

***

«Скорей бы, что ли, время протекло!

Такую муку выдержу едва ли.

Так можно с горя выдавить стекло

И утопиться под окном в канале.

1967 год 

Приведенные выше три четверостишия принадлежат известному в Петербурге экскурсоводу Ефиму Куферштейну (взяты из книги «Такие обычные дома», 1994 год) — двадцатидвухлетнему студенту, семнадцатилетнему старшекласснику. «Разные поколения — пишет Кон о поколении Куферштейна (1950-1994) и Цоя (1962-1990), не оправдываясь, скорее, объясняя положение свое и своих современников (в воспоминаниях «80 лет одиночества») — объективно обладают неодинаковым потенциалом инакомыслия». Иными словами, что для одного поколения — результат развития самосознания, для другого — счастье обстоятельств или несчастье. Куферштейн, из-за фамилии в 1967-м (последний год работы Кона в его родном Ленинграде) вынужденный выбрать для себя не самый подходящий институт, финансово-экономический, говорит, что занятия не иллюстративны, их приходится заучивать, не понимая сути, а о школе, что не приспособлена растить гуманитариев, не учит рассуждать, не уважает независимость. Общие слова образования легко улетучиваются, и человек остается ни с чем, нищим.

«Хотя в человеке постоянно возникает что-то новое, чем он хочет и мог бы поделиться, рутинизация отношений, страх быть непонятым или ложно истолкованным зачастую блокирует эту потребность» (И.С. Кон, «Дружба», 1980).

«В советском союзе секса нет» (Игорь Кон, психология)
17.07. 1986, телемост Ленинград-Бостон, одна из идей Перестройки: «народная дипломатия».

Кульминацией этих отношений станет произнесение женщиной фразы, от которой Америка, пережившая сексуальную революцию, содрогнётся, и только действительно понимающий плачевность ситуации останется серьезен: «у нас секса нет». Откликаясь на эту фразу, Кон поставит в эпиграф своей легендарной книги «Введение в сексологию» наблюдение Гёте:

«Чего человек не понимает, тем он не владеет».

Людям все надо произносить, люди сами ничего не понимают, и страна живет режимными взаимоотношениями или, как сказал Кон, «рутинными», когда от человека всегда ждут объяснений по любому поводу. Памятник этой эпохе — двухтомник избранных жизнеописаний Плутарха, который никто никогда не открывал. Стоящие ровно томики вытаскивают из ощущения интеллектуального дискомфорта своих владельцев. 

«Затяжная сизифова ситуация выключает личность из продуктивной общественной деятельности, портит ее здоровье и характер и ведет к преждевременной гибели». (И.С. Кон, «Что такое Сизифов труд?» Химия и жизнь, 1988)

Люди с пониженной чувствительностью

«Нищета. Опустившиеся типы, бредущие из магазина в магазин, от очереди к очереди. Тоскливо, жутко, темно. Народ спешит юркнуть в небытие. Гордые властители получают свой кус». (Владимир Бибихин. Из отдельных записей, 8.11.78 — 2.1.81). 

Застой вернул человека в ситуацию неуважения или, используя термин Кона, в «сизифову ситуацию», Перестройка не на сталинские преступления — на эту ситуацию открыла людям глаза, но прежде чем ослабевший с выдергиванием колышков идеологии занавес рухнул, он на памяти поколений вечно существовал, его существование влияло на выбор гуманитариями своей судьбы. Куферштейна увлекала вода канала и равнодушие грифонов. Бродского — тоже вода и львы, допустим. Позже он скажет, разделяя точку зрения Хармса, что на тяжелой жизни гениев сказывается отношение человека к человеку. Нормальный гуманитарий, затравленный, недееспособный, живущий в стороне от общественно-политической дороги, без иллюзий, без надежд, без ожиданий, проезжая платформу «Торфобрикетная» и восхищенно глядя в унылые глаза, прославит их, как говорил конферансье из деревни Бурки — в поэме.

Власть пятьдесят лет как отделилась от людей непроницаемым стеклом ленинского саркофага. Страна, не снявшая с себя маскарад морали и маску чумного доктора патриархальности, защищала социализм. Брежневские брови хмуро взирали из-под шапок с завязанными наверх ушами. Литература — дорогая священная деталь — крепилась с книжными полками к стене. Люди выходили на демонстрации воодушевленные радостью выходного дня. Одного — на оставшиеся шесть. Устраивались легкоатлетические пробеги, посвященные дню Победы, и в их честь выпускались фарфоровые тарелки с бегущим атлетом в золотых трусах. Прекрасным образом советское общество жило, никак с коммунистической моралью не согласуясь. С одной стороны — хамы с кислыми лицами создавали среду печеночной тоски, с другой — уже выходил журнал «Химия и жизнь», много давший тем, кто созревал в 70-е. 

С одной стороны — ГУМ, восковая легенда, слепок недоступной вазы, расколотые черепки соблазнов и знакомая сегодняшнему посетителю смесь горечи от собственной неустроенности с раздражением от чужой благополучной жизни. С другой — еще было живо достаточно людей, понимавших, что защищать страну трамвайным хамством — не лучший метод. В Америке идут одна за другой демонстрации против войны и сегрегации, во Франции Годар выступает против консерватизма и формулирует частные принципы нового кино: возрастное высокомерие намного хуже подросткового максимализма, во-первых, с возрастом у человека еще на многое могут открыться глаза, а во-вторых… И это еще значительнее — взрослых намного больше, чем детей и подростков. Кон следит за международными  событиями, насколько ему позволяет информированность советского ученого, и в журнале «Новый мир» публикует статью:

«Размышления об американской интеллигенции»

Ставить вместо родной «американскую» — прием не новый, его по понятным причинам использовал уже упоминавший Домбровский десятью годами ранее в «Обезьяне, пришедшей за своим черепом», но до Кона о недостатках так не говорили, над ними только по-гайдаевски шутили, между тем шел жестокий по отношению к журналу 1968 год. Критические взгляды Кона в чувственном плане близки стихам Куферштейна, а внешне говорят о самых безобидных вещах — эзопов язык не переводим — это наши собственные ощущения от прочитанного. Их можно сравнить, а можно утаить, первое — сближало, второе — отталкивало людей. Можно было предпочесть — не увидеть. Такое поведение называлось — конформизм. Конформизм мешает расслышать другое мнение, не складывающееся из общественного. Кон, следуя этой логике, конформистом никогда не был. Его тезисы, по существу, развивают последствия 1962 года и могут быть восприняты как продолжение писем против реабилитации Сталина 1966-ого, но даже и без знания политической контекста сказанное Коном звучит не буднично:

«Разочарование (букв.: снятие чар) всегда мучительно, но только оно позволяет увидеть мир в его реальности, без мифологической повязки на глазах».

ГУМ
ГУМ внутри и снаружи. Внутри 70-е, в эпоху популярности духов Нина Риччи, снаружи — 1968.

Казавшееся самодурством принимало очертание политики, а люди не привыкли без стереотипов, с чистого листа, подходить к любой проблеме, и власти было выгодно поддерживать в них эту ограниченность. Власть изъяснялась на языке простых иллюзий, ей нужно, чтобы люди верили в опасность. Кон использует свой тезис, объясняя — свобода возвращает человеку чувство реальности. Настоящие герои поэтому те, кто живет, побуждая других соблюдать вокруг себя разумный порядок — художники, литераторы, — но ситуация такова, что их взгляды многократно вымарывались, настраивались на такой лад звучания: «Корней Чуковский о Чехове», «Корней Чуковский о Репине», «С младенчества и навеки. Лев Кассиль о Корнее Чуковском». Кон, помня разгром независимых художников в Манеже (1962), видя нарастающий догматизм мышления и зная, какую реакцию на дискриминацию молодости пожинает мир, например, Франция, формулирует два важных тезиса, говорит о том, что духовность нации коренится не в ее истории — в социально-политическом устройстве, и второе:    

«Искусство, философия, гуманитарные науки суть различные формы самосознания общественного человека. Наивно думать, что жизнь меняется, а самосознание будет оставаться прежним. Классика сохраняет свое значение постольку, поскольку выраженные в ней идеи соответствуют в какой-то степени жизненной реальности современного человека». 

В статье 1966 года «Психология нетерпимости» (тоже «Новый мир») Кон уже осторожно сказал об этом, но через другую проблему, что дети рождаются у людей, к жизни неприспособленных, нетерпимых и то, что принимают за детскую упертость — естественная реакция: к нам безразличны — мы будем безразличны ко всему. Новое и грубое относится с пренебрежением ко всему изящному потому, что изящное не должно перекрывать натуры и естества человека в его первозданном величии, в убожестве то есть. И главный порок этой классической системы воспитания: если человек сел за стол прочесть Толстого потому, что ему учительница сказала, то в духовном отношении он сильно отстает от читателя, на которого рассчитаны эти книги. Скрытая полемика с Хрущевым Кону удалась бы, наверное, но Хрущева четыре года как сняли. Четыре года — бесконечно долгий срок. Стиль Кона и журнала «Новый мир», — атмосфера свободы, умной дисциплинированной свободы — испытывал на себе все нарастающее давление (как сказал об этом Евтушенко — «дамбы догмы»). Пика кризис достигнет летом 68-ого в связи с событиями, которые войдут в историю свидетельством того, что Красная должна быть переименована в площадь Безразличия как олицетворение всеядности нашей страны.

«Крайняя реакция, как правило, не разбирается в «тонкостях» интеллектуальной и идеологической жизни. Она отвергает все, что не укладывается в рамки ее собственного примитивного мышления и, не умея и не желая доказывать, всюду апеллирует к силе».

Невнятная инерция морали, которую выбрал для себя выигравший в войне Советский союз, утверждала в человеке покорность и настраивала — требовать с других соблюдения норм. Противоречить значило идти против тех взглядов, что устанавливала школа, подхватывала семья и распространяла литература. И школа, и университет убеждали сделать все возможные выводы о печальных и негативных последствиях для себя. Нехорошее поведение сильно могло человеку жизнь испортить. Осложнялись разводы. Не приветствовалась холостая жизнь. Леонид Филатов прекрасно сыграл, как тщедушный дружинник загоняет под матрас секретаря по воспитательной работе («Забытая мелодия для флейты», 1987), но были и другие площади — бескомпромиссной веры в светлое настоящее — Маяковского, и — идущего изнутри притяжения к культуре — Пушкинская. На этих площадях собравшаяся публика производила впечатление очнувшегося от советского морока лирического героя Вертинского, схватившего солнечного зайчика идеологии и теперь описывающего свое самочувствие, как он приходит в себя.

«На бесстыжем пляже» (1930), Иван Владимиров.
«На бесстыжем пляже» (1930), Иван Владимиров.

Гуманитарность — родник от солнца (технарь сыронизирует — переходник, в котором нуждались) — передавалась на ладонях, а вокруг поломанные радиостанции, помехи в радиоэфире и стук печатной машинки по ночам, с людьми не разговаривают, только дребезжание трамвая постоянное. Нахождение в школьной программе Белинского, Писарева, Добролюбова, Чернышевского венчало собой период тяжелых взаимоотношений литератора с читателем. Каждый из «Детей XX съезда», Кон не исключение, прошел, испытал и ощутил на себе такого рода перемены и подмену. Раньше считалось, что человек с книгой, как в сборнике «Сегодня и вчера» Борис Слуцкий, публиковавший восхитительные стихи, «Лошади в океане», охарактеризовал это обожествление: «вообще человек с любою книгой, в любом трамвае — это почти всегда к добру». Выяснилось — не всегда. Протестные настроения не занимали собой всю площадь. Многие искали здесь именно понимание своего самочувствия, поэтому философ скажет: «тот путь, который человек прошел до встречи с собеседником — уже общение». 

Потом захочется выть от недостатка настроения тех лет. Кон между 1966 и 1984 шестнадцать лет публикует статьи, которые и сегодня вызовут у читателя оживление, из нескольких позже вырастут книги: «Психология ранней юности» (1982), «Дружба» (1980), «Открытие Я» (1978), «В поисках себя: личность и ее самосознание» (1984), вышедшая в момент реформы средней школы и ощущения неудовлетворенности духовной. Опережая комментарии к Прусту Мераба Мамардашвили и кино-шаржи Марка Захарова и Григория Горина: («Тот самый Мюнхгаузен», «Дом, который построил Свифт»), Кон выводит человека на путь поиска себя, разбирая с ним изощренную головоломку: «Ненашедшесть» давит и отталкивает нашедшего себя от убежденно-отсутствующих. А обычно человек, если не нашел себя и отсутствует в себе, сильно убежден в важности своих чувств и навязывает их. Такое впечатление, что в живых сейчас остались плохие ученики своего времени. Тот, кто представляет случившееся с Россией панорамно, не будет напрягаться по поводу того, что молодежь не читает.

«Гамлет», Высоцкий
Вес того, что было головой шута, Шекспир сделал метафорой не заданных себе вопросов.

Истоки «примитивного мышления»

«Тогдашние студенты читали больше сегодняшних… а думают современные ребята значительно самостоятельнее прежних» (И.С. Кон «80 лет одиночества»).

Жизнь не такая уж и долгая у человека, только детство обманчиво одалживает у него время, и если бы не эти долгие дни благоденствия, жизнь казалась бы вспышкой яркой и стремительной. Так происходит у личности, а у человека, себя не сознающего, детство растягивается, сморщивается и ссыхается, но остается детством. Коротко счастливы, потом — смесь благополучия с обязательствами. Заинтересовано ли государство в таких передержанных детях? — Да. Если оно ждет от них беспрекословного послушания: не переходить никому дорогу, жить тихо, неприметно. Задача идеологического воспитания — вырастить органически поломанную судьбу с зауженным кругозором, отсюда такое постное название: «общее образование» (желающий найти подтверждение этим словам может обратиться к лекции А.М. Пятигорского, «Глобальные проблемы образования»). 

Кону с лекциями, сейчас доступными в сети, повезло меньше, зато в те оглушаемые цензурой годы удалось сказать больше, чем даже Мамардашвили, но в главном они схожи — ребенок должен взрослеть не в окружении постаревших детей, которые так же дезориентированы и ничего не понимают. Страна наивна и не разборчива, она привыкла к авторитарным методам управления, а авторитарные методы управления начинаются с желания, чтобы перед высотой положения стояли навытяжку. Горечь сказанного и Мамардашвили, и Коном в следующем: человек подготовленный берет в руки книгу, человек недозревший слушает живую речь. Если умертвить речь и ограничить доступ к книге, произойдет грубая переоценка действительности. И очень немногие, как правило, выросшие в кругу, уважавшем их мнение, скажут, что человек плох, когда все вокруг его хвалят. Или что секс — есть, когда его «нет».

Если бы Шекспир родился 91 год назад в поголовно атеистической стране, он бы переписал свой комментарий к тому, как нужно исполнять роль Гамлета. Насколько сильна была проблема «неразборчивости в тонкостях», показывает тот факт, что Высоцкого не воспринимали в его роли. Ни Иосиф Бродский, сочинивший блестящие точные строки: «даже стулья плетеные держатся здесь на болтах и на гайках». Ни Андрей Донатович Синявский, сам нарвавшийся за книгу о Пушкине на ту же критику от гильдии поклонников поэта. Все это было: легкий бег и простые безупречные эмоции в отношении олимпийского огня, и понимание песен Высоцкого тоже. Его Гамлет, когда человека годами учили не доверять своему восприятию очевидного, учился отделять пламенное стремление к лучшему от того, какие формы оно может принимать институционально. Советская цивилизация формировала бойцовский характер на фоне агнцев, людей безвольных и послушных, и человек расточал силы раньше, чем появлялась возможность себя проявить. Кон и своим присутствием в науке, и своей последней книгой — «Бить или не бить?» — скажет главное, подводя итог жизни:

Строгость воспитывает цинизм

В этой книге уже нет вступительных слов о КПСС и можно удостовериться, насколько Кон последователен и не изменяет себе. Он возвращает времени волшебство. Тем интереснее знать его биографию, когда время было такое же, как у всех. Игорь Семенович Кон (1928-2011) принадлежит первому поколению питерской интеллигенции, которому предстояло родиться, развиваться и реализовываться полностью в советской утопии, чем и обусловлен известный «конформизм» этого поколения. На его детство и подростковую юность пришлось время, когда власть окрысилась на людей с таким остервенением, что ни у кого не было уверенности в завтрашнем дне, писали номера телефонов родственников на штукатурке, чтобы дети не остались непристроенными, а дети вырастали беспризорниками даже при благополучных семьях. С матерями случались истерики, хотя это не мешало им купить первую гитару (гитару — это после войны, до войны гитара — «инструмент мелкобуржуазный, мещанский», поэтому после войны выходит сборник «Песни огненных лет для аккордеона и баяна»).

«Санька раскулаченная» (1931), Вера Штейн; «Черный ворон» (1989), Дата Тутуджан 

Скучно жить, когда никто не хочет видеть самых очевидных вещей, и Кон, как показывает о себе в фильме «Знаешь мама, где я был» Резо Габриадзе, пропадает часами в библиотеке. Многие темы были под глубоким запретом. Запрещено было упоминание имени Марка Блока. И сразу после того, как имя этого историка, героя Сопротивления, будет возвращено в советскую историю, Кон напишет о нем статью, возвращая с ним гуманитарность в науку. «Дворянство» — это было недавно, колонны с их лепными узорами гипнотизировали сильнее, дворянству подражали, но подражание было чисто внешним. Качества, стоявшие за этими манерами, исчезли. С закрытием НЭПа красивая жизнь, приобретя уродливую форму, сохранилась, только распределение благ нельзя было назвать справедливым. Чему радуется дядя Сандро, допущенный танцевать перед Сталиным? — тому, что он теперь может положить родственника в больницу. Женщины привыкали сражаться за бытовые удобства. Двор воспитывал и выводил человека в люди. Любовь, забота, необременительные для подраставшего поколения, среди взрослых становились редкостью, как сегодня военный с офицерской выправкой. 

Кон родился прямо в первый год первой пятилетки, словно запланирован был болтаться камушком в ботинке строителя социализма, и совершил для советского общества болезненное открытие — к станку вставали не для того, чтобы выпиливать тонкую хрустальную ювелирную деталь — святое и бескорыстное сердце. Лицемерие проникало постепенно во все стороны жизни, пока не растворилось навсегда в розовощеком цинизме позднего комсомола. С повязкой «дружинник» связан интересный случай, описанный одним из участников демонстрации восьми на известной всему Союзу площади Безразличия. Сделавший из этих повязок сувениры лагерник жалуется политическому: «я, значит, родину продаю, сувениром с иностранцем обменявшись, а вы церкви испохабили на собачьи свои агитпункты». И прекрасная фраза к сегодняшнему дню: «Патриоты вы на чужой счет». Галич по этому случаю сочинил в 1963 (в тот же год, когда у Слуцкого сборник): «уходят друзья — одни в никуда, а другие в князья», «знать бы загодя, кого сторониться». Кон в своей книге «Дружба» соглашается с такой постановкой. Одиночество — резкая пощечина детству, и все-таки лучше взрослеть в одиночестве, чем среди обезображенных лицемерием детей.

«Если не найдешь разумного друга, готового идти вместе, праведно живущего, мудрого, — иди один, как царь, отказавшийся от завоеванного царства» (И.С. Кон, «Дружба», цитата по «Джаммапада», собрание религиозно-этических изречений раннего буддизма, III-I век до н.э.).

На холодном фаустианском склоне

Книги Кона — лучшее напутствие настойчивому гуманитарию. Защитивший в 22 года две кандидатских диссертации (по общественно-политическим взглядам Джона Мильтона, автора поэмы «Потерянный рай», и по «теории разумного эгоизма» Чернышевского), Кон учил Гамлета «быть», подраставшего в совсем не располагавших к этому условиях, делал это с настойчивостью ученого. Кон легализовал те ощущения, с которыми Высоцкий выходил на сцену в его роли. В последовавшее за тем «ельцинское демократическое десятилетие» (фраза В. Новодворской) Кон станет по-настоящему популярен за свое обаяние и книги, отвечавшие на те вопросы, что раньше цензура не хотела, чтобы люди задавали себе. И сегодня Кон служит веселым и неунывающим приложением к образованию, не потому что в 22 два года — две диссертации. Скорее за улыбку хитрую, подшучивающую над возможностью проникнуть в глубину вещей и взгляд двух разно-настроенных глаз, словно пытается понять, — Гоголь перед ним или не Гоголь? И интонацию, с которой Кон никогда не сказал бы о детях, что «они не читают». — Они интересные, о многом задумывающиеся люди и характер у них хороший.

Игорь Кон; психология
Интервью А. Костину, 2002 г. Кон объясняет, на взгляд современного читателя, вещи очевидные, и некоторые из них сейчас могут показаться скучными, но кто бы знал, что такое «огонь души», не случись в нашем обществе за прошедшие сто лет такое количество Прометеев. 

Вокруг его имени много других, не менее значительных имен: Леонид Баткин, Арон Яковлевич Гуревич, Аполлон Борисович Давидсон, Юрий Левада, Александр Бовин, и ни одно из них не вызывает столько раздражения у определенного склада людей. Кон получал в свой адрес полные порции гнева и не только потому, что затрагивал самые насущные, остро сочетающиеся с общественными проблемами, вещи. Его установка на индивидуальность, какой бы темы он ни касался, противоречила истории, которой ему случилось стать последовательным и непримиримым антагонистом. Гремела музыка оркестров, парады бредили любовью. К мускулатуре. К обнаженному торсу. Девушку с веслом в первые годы советской власти поставили обнаженной, потом приодели в купальный костюм. Евгений Евтушенко, когда вырастет в звонкого тридцатилетнего поэта, сочинит о неизменившемся положении женщины стихи: «когда окончится работа, бледна от душной суеты, с лицом усталого ребенка из магазина выйдешь ты» и это будет отличаться от магамаевского: «и я несу тебе цветы». 

Наша страна слезы оставляет на сладкое, всё пробуя на вкус соль собственных обид, поэтому, наверное, и за любовь свидетели просят пить, подразумевая, что молодые не станут счастливее своих домашних — этой теме у Кона в 1970 году посвящена статья «Мужчинам, желающим жениться». И книги: «Мужчина в меняющемся мире» и «Мальчик — отец мужчины». Можно сделать выкладку, каких тем касалось кино конца 70-х и в 80-е, и с высокой долей вероятности у Кона в его книгах и публикациях можно будет найти их подробный анализ. Кон критиковал «технизм» одноразовой цивилизации за двадцать лет до того, как мы с ним познакомились, и наш скорбный консерватизм, который с легкостью дает советы людям, как им жить — безжалостный рэкет морали. И, несмотря на отсылки к Ленину, плавно подводил советского читателя к ужасному для него открытию: законченный продукт формирования человеческой психики — «подъем чувства личности» — Ленин извратил и обессмыслил, а людей совсем забывших, что были тридцатые, что были шестидесятые, — к не менее пугающей реальности.

Как сопротивляться желанию упрощения?

«Юношеское словотворчество чаще воспринимается взрослыми как коверкание языка. «…» Но этот условный молодежный жаргон, существовавший, кстати сказать, во все времена, выполняет весьма важные коммуникативные функции. Юность всегда торопится»… (И.С. Кон, «Психология старшеклассника», 1982).

Когда рассыпается нация, люди становятся разными. Прежде всего, это ударяет по детям. Малютка жизнь в теле ребёнка чувствует себя неуютно, ей нужен масштаб жизни взрослого человека. Человек все-таки эволюционный путь прошел не в одиночестве, а в сообществе себе подобных. Снегу тоже приходится падать одной снежинке рядом с другой — этой тяжбе много-много лет, на этом клинышке столетиями строились споры западников и традиционалистов. Из средневековья выпорхнула золотая птица личность, и традиционалисты не знают, что с ней делать. Недавние события вокруг «Презервативной» только освежили в памяти знакомые черты невежества: «они отравляют наших детей, они красят их волосы в розовый», «смартфоны убивают человеческий интеллект». В том, что для человека телефон — единственный выход во внешний мир, виноваты не «умные технологии». 

Человек настолько устал от высокомерия к себе и требовательности, что предлагает в новом веке и себе и окружающим проще смотреть на мир, и в своем развитии достигшее предела массовое сознание охватывает планету. Потребители переобуваются и переодеваются, наслаждаясь легким усвоением, прежде всего, продуктов интеллектуального труда. Очень большое желание у одних людей возникает установить барьеры. Соответственно, у других — очень большое желание эти барьеры снять. И первые, и вторые легко обманываются людьми, которые из желания стяжать успех и популярность подстраиваются под них, и все это омрачено заигрыванием в личных целях с инструментами государства отдельных персон. Кон не был первым в своем роде и не был самым заметным. Табуированные в советском обществе темы, за которые он с готовностью брался и которые доводил до публикации, сделали его немного запретным, но он оспорил веками существовавший ключевой для России вопрос: «Как детей воспитывать будем?» (в контексте того, что появилось в планах выращивать прокуроров из беспризорников, — вопрос не праздный), буквально перефразировав и переставив в нем акценты.

Фотограф Игорь Гаврилов, последняя демонстрация 6 ноября 1990, из журнала «Таймс». 89-й год был последним, когда человек, выносивший свободу, еще мог надеяться увидеть ее без капиталистических изъянов. В очень короткий момент к нему приходит отрезвление.

Как воспитывать себя? И как человек, воспитанный заботами матери, не находившийся с отцом в близких отношениях, Кон знал цену этому мужскому качеству — самостоятельному поиску себя. Зачем мужчине стараться выглядеть внушительнее, если он мужчина? Мужчина внутренне выдержан, а внешне — улыбчив. Взрослые смещены от настоящего к прошлому и это сказывается — вдруг появляется ощущение, что уже долго живешь на свете — в детстве этого ощущения нет. Детство уязвимей. Если люди зажаты, они побеждают свое волнение наглостью. Если в патриархальные взаимоотношения входит свободная воля — она их разрушает. Для нашей страны стремление к интеллектуальной простоте значит лишь, что бывшее прямолинейным упрощенное видение мира возвращается к человеку гармонией его закрытости от общественной жизни. Не смартфоны — убивает интеллект ограниченность мироощущения, как раньше установка на шаблон: интересы работника должны ограничиваться средствами производства, хирурга — скальпелем, слесаря — каким-нибудь рашпилем. Именно в поломанности дело, в очень раннем угнетенном детстве.

Что бы мог сказать на это всё Гамлет?

— Я вижу горькие интриги, сердец прожорливую суть.

Обложка: Graffiti on East Side Gallery — Berlin / Wikimedia Commons

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Обозреватель:

Подписаться
Уведомить о
guest

1 Комментарий
Старые
Новые Популярные
Межтекстовые Отзывы
Посмотреть все комментарии
авпвапавп
авпвапавп
3 лет назад

прежде чем здесь исходить потом крутя жопой перед пердосами, узнайте что-нибудь и кстати фраза- у нас секса нет, прозвучала на вопрос- есть ли у вас секс в рекламе?
А господин Кон, пусть поедет в пердосию и посмотрит как они не просто по половине половице ходят и подлетывают.

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: