Нашли у нас полезный материал? Помогите нам оставаться свободными, независимыми и бесплатными.
Смерть не менее притягательна, чем жизнь — по крайней мере, с точки зрения психологических исследований. Каждый человек ощущает, что он жив, а также мы знаем, что когда-нибудь умрем. Но между знанием о неотвратимости смерти и действительным пониманием своего неминуемого конца вовсе не стоит знак равенства. Так как нам все-таки понять смерть, прочувствовать ее свершение по отношению к себе, своему Я? Помочь в этом может экзистенциальный шок. Джеймс Бейли, профессор психологии из университета Портленда (штат Орегон), делится историей личного переживания подобного состояния и рассказывает о разнице внешнего и внутреннего взгляда на смерть.
В новелле «Смерть Ивана Ильича» (1886) Лев Толстой представляет человека, который потрясен внезапным осознанием неизбежности своей смерти. И хотя мы легко можем понять, что диагноз неизлечимой болезни стал неприятным сюрпризом для главного героя, но все же для нас остается неясным — почему он открыл факт своей смертности только тогда? Однако в этой ситуации оказались не мы, а Иван. Смерть стала для него не просто новостью — Иван не может полностью принять её:
«Тот пример силлогизма, которому он учился в логике Кизеветтера: Кай — человек, люди смертны, потому Кай смертен, казался ему во всю его жизнь правильным только по отношению к Каю, но никак не к нему. То был Кай-человек, вообще человек, и это было совершенно справедливо; но он был не Кай и не вообще человек, а он был совсем, совсем особенное от всех других существо».
История Толстого не была бы шедевром, если бы она описывала всего лишь аномалию, психологическую причуду вымышленного персонажа, не имеющего аналогов в реальной жизни. Сила книги заключается в выразительном описании таинственного опыта, который раскрывает суть того, что значит быть человеком.
Видео по теме Игорь Михайлов: «Бегство от жизни и смерти в XX веке»
В 1984 году, накануне своего 27-летия, я разделил мысль Ивана: однажды я перестану существовать. Это был мой первый и самый интенсивный приступ того, что я могу охарактеризовать как «экзистенциальный шок». Это было самым дезориентирующим событием в моей жизни — ничего подобного я прежде не испытывал.
Для того чтобы действительно понять, на что это похоже, вам необходимо самому пережить состояние экзистенциального шока; однако этот опыт все равно не даст вам до конца понять, через что вы прошли — ни в тот момент, ни позже. Острая тревога, вызванная таким состоянием, лишает способности ясно мыслить. И после того, как приступ проходит, практически невозможно вспомнить ни одной детали. Возвращение в реальность после экзистенциального шока — все равно что попытка воссоздать едва запомнившийся сон, разве что трудность состоит в том, чтобы вспомнить момент, когда ты был необычно бодрствующим.
При всем своеобразии экзистенциального шока содержание, выявленное в его процессе, нельзя назвать каким-то особенным. Оно неопровержимо. Вот что делает феномен таким удивительным. Я узнал, что я умру? Очевидно, что я уже был в курсе, так как это могло стать для меня откровением? Слишком легко просто сказать, мол, я давно уже знал, что когда-нибудь умру, потому что в этой фразе также присутствует смысл, в который я никогда не верил — и до сих пор не верю — но в то же время действительно верю. Эти противоречащие друг другу позиции возникают из двух основных способов мышления о себе, которые я назову внешним и внутренним взглядами.
Давайте разберем расклад, при котором неизбежность смерти является для меня давно известной новостью. Её основа произрастает из уникальной человеческой способности отключаться от наших дел и обязанностей, так что каждый может считать себя обитателем независимого мира — один среди миллиардов. Когда я рассматриваю себя «со стороны» таким образом, у меня не возникает проблем с утверждением того, что я умру. Я понимаю, что существую благодаря неисчислимому количеству непредвиденных обстоятельств и что мир будет существовать без меня — как это было до моего рождения. Подобные размышления меня не беспокоят. Моя невозмутимость объясняется тем фактом, что, хотя я размышляю о своем неизбежном конце, это почти как если бы я думал о ком-то другом. То есть внешний взгляд устанавливает когнитивную дистанцию между мной — как мыслителем этих мыслей, и между мной — как их непосредственным субъектом.
Другой основной способ постижения себя заключается в том, как мы воспринимаем свою жизнь «изнутри», занимаясь повседневными делами. Один из важных аспектов внутреннего взгляда недавно обсуждал Марк Джонстон в книге «Выжившая смерть» (2010), — а именно перспективистский характер перцептивного опыта. Мир представляется мне так, словно он обрамляет мое тело, а в особенности голову, в которой находится мой сенсорный аппарат. Я не могу понять мир иначе, кроме как признав себя центром Вселенной, осью, вокруг которой все вращается. Когда я перемещаюсь, эта феноменологически центральная позиция движется за мной и со мной. Этот локус воспринимаемых переживаний также является источником, из которого возникают мои мысли, чувства и телесные ощущения. Джонстон называет это «ареной присутствия и действия». Когда мы думаем о себе как о том, кто находится в центре этой арены, нам кажется непостижимым, что это сознание, эта точка зрения на мир когда-нибудь перестанет существовать.
Мы обладаем внутренним взглядом по умолчанию, воспринимаем мир так, как будто он буквально вращается вокруг нас, и это мешает нам полностью усвоить то, что мы знаем благодаря внешнему взгляду — что мир может и будет существовать без нас.
Чтобы полностью осознать факт своей смертности, мне нужно понять (и не только умом), что мой повседневный опыт вводит меня в заблуждение не в деталях, а в целом. Буддизм может помочь определить другой источник таких радикальных искажений. Этот вопрос рассматривает Джей Л. Гарфилд в своей книге «Притягательный буддизм» (2015), где он говорит о том, что мы страдаем от «изначальной путаницы» взгляда на мир и на самих себя через призму метафизики. Например, я воспринимаю себя как отдельную личность с постоянной сущностью, которая делает меня тем, кто я есть. Это основное «я» лежит в основе постоянных изменений моих физических и умственных свойств. Гарфилд не говорит, что мы все явно поддерживаем эту позицию. На самом деле, если говорить за себя, то я такую позицию отвергаю. По мне, изначальная путаница является продуктом нерационального рефлекса и обычно срабатывает значительно ниже уровня сознательного.
Когда мы объединяем феноменологический факт нашей очевидной центральности относительно мира с неявным представлением о себе как о метафизической субстанции, эти факторы делают наше небытие немыслимым «изнутри», так что лучшее понимание нашей собственной смертности, которого мы можем достичь — это независимое подтверждение, которое приходит с внешней стороны.
Читайте также Страх конца: четыре истории бессмертия, которые мы рассказываем себе
Буддийская альтернатива взгляду на людей, как на некие субстанции, — это понятие отсутствия Я («no-self»), которое открыл Дэвид Юм. Юм анализировал постоянно меняющийся набор человеческих мыслей, чувств и ощущений. Поскольку не было точного подтверждения наличия Я, он выдвинул это как аргумент в пользу того, что его вовсе не существует. В «Трактате о человеческой природе» (1739-1740) Юм сделал вывод, что Я — это просто удобное средство для ссылки на причинно-следственную связь психических состояний, нежели что-то отличное от них.
Хотя в буддийских текстах можно найти удивительно схожие мысли, философские аргументы составляют лишь одну из частей их учения. Буддисты утверждают, что развитая практика медитации позволяет непосредственно ощутить факт отсутствия себя, а не просто сделать вывод об этом. Теоретические и экспериментальные методы поддерживают друг друга и в идеале развиваются в тандеме.
Вернемся к экзистенциальному шоку. Можно было бы попытаться найти некий специальный фактор, который следовало бы добавить к нашему обычному состоянию, чтобы достичь состояния экзистенциального шока. Тем не менее, я считаю, что лучше обратить внимание на то, что может быть вынесено из нашего повседневного опыта. Экзистенциальный шок возникает из-за радикальной трансформации внутреннего взгляда — изначальная путаница исчезает, так что человек воспринимает себя иллюзорным, нереальным. Истина об отсутствии Я видится мне не просто как идея, а как впечатление. Я вижу, что мое эго — самозванец, маскирующийся под постоянную сущность. Самая запутанная особенность экзистенциального шока, а именно получение откровения о неизбежности собственной смерти, заключается в том, что моя смертность была повторно контекстуализирована как часть внутреннего признания более фундаментальной истины об отсутствии себя.
Но возникает вопрос о том, что заставляет изначальную путаницу временно исчезнуть, пока шок действует. Ответ заключается в наблюдении Юма о том, что естественное движение наших психических состояний регулируется ассоциативными принципами, когда ход мыслей и чувств имеет тенденцию двигаться по знакомым направлениям, при этом одно состояние без усилий приводит к другому. Безжалостная работа наших ассоциативных механизмов не дает шоку проявиться — но при крахе или сбое этих механизмов экзистенциальный шок прорывается наружу.
Неслучайно впервые я испытал экзистенциальный шок ближе к концу долгого и строгого уединения. Находясь вдали от привычного окружения — повседневных забот, знакомых вещей, отвлекающих факторов — я стал меньше действовать на автопилоте. Именно это и создало возможность для возникновения экзистенциального шока, который вызвал внутреннюю ОСТАНОВКУ — внезапный и радикальный разрыв в моих психических ассоциациях. На мгновение я увидел себя таким, какой я есть.
Эта статья впервые была опубликована на английском языке в журнале «Aeon» под заголовком «We all know that we will die, so why do we struggle to believe it?» 4 ноября 2019 года.
Обложка: фрагмент картины Густава Климта «Смерть и жизнь» (1910/15) / Wikimedia Commons
«Моноклер» – это независимый проект. У нас нет инвесторов, рекламы, пейволов – только идеи и знания, которыми мы хотим делиться с вами. Но без вашей поддержки нам не справиться. Сделав пожертвование, вы поможете нам остаться свободными, бесплатными и открытыми для всех.
Спасибо за перевод. По-моему, без этого переживания, назови его хоть шоком хоть откровением, разумное существование невозможно. Где-то слышал совет, что жить нужно так, словно ты уже умер. По-моему очень точно, и задаёт точку отсчёта среди изменчивых состояний. А что касается «я», «эго» и прочих неприличных слов, обозначающих ровным счётом ничего: теперь, спустя пару десятков столетий после первооткрывателей, учёные уже с богатым инструментарием обнаружили, что дома, так сказать, никого нет) В книге Тоннель Эго замечательно об этом расскажут.
За статью спасибо. Как раз ко времени.
К комментарию Юры -ух ты! неужели «никого нет»? (Не имею возможности искать и читать Тоннель Эго.Юра, если можно, плиз коротко )