Нашли у нас полезный материал? Помогите нам оставаться свободными, независимыми и бесплатными.
Как известно, Артур Шопенгауэр видел путь избавления от страданий в отречении от желаний и волнений. Но немецкий философ-метафизик Эдуард фон Гартман, наоборот, считал, что именно готовность переносить муки бытия и принимать жизнь с ее страданиями дают импульс к неустанной деятельности и являются тем единственным путем, который приведет человечество к умиротворению. В коротком обзоре Евгений Кузнецов разбирается, что Гартман имел в виду, чем его концепция воли отличается от шопенгауэровской и почему весь мировой процесс — это борьба логического начала с иррациональным.
Одной из самых тщательно разработанных метафизических систем в истории мировой философии является учение о «воле к жизни» гениального мизантропа — Артура Шопенгауэра. Но даже эта грандиозная система не осталась без дальнейшего развития. Последователем Шопенгауэра стал немецкий философ Эдуард фон Гартман — основоположник философии пессимизма… на деле оказывающейся не такой уж и «пессимистичной».
Итак, проникнем в самую суть мирового процесса…
Бытие мира в целом заключает в себе больше неудовольствия, чем удовольствия, следовательно, небытие мира предпочтительнее его бытия — такова отправная точка философии пессимизма.
Как сказал Шопенгауэр:
«кто хочет проверить это утверждение, тот пусть только сравнит ощущения животного, пожирающего другое животное, с ощущениями этого другого животного».
Вслед за Шопенгауэром Эдуард фон Гартман полагал, что бытие является отражением метафизического начала — бессознательной воли — иррационального стремления к абсолютному удовлетворению и счастью. На каком-то этапе своего развития воля порождает разумное сознание, которое все больше эмансипируется от иррационального влечения. Но сознание становится не просто зеркалом, отражающим скорбный мир, ибо в таком случае оно лишь удваивало бы муку. Так же не может оно состоять и в самодовольном познании, что «все есть суета». Развиваясь, сознание приходит к познанию безумия стремления воли, становится все более враждебным воле, рвущейся к счастью.
Поскольку воля неразумна, то, стремясь к счастью, достигает страдания бытия, и задача разумного сознания в том, чтобы прийти к противоположному состоянию — безболезненности небытия (ведь наравне с небытием стояла бы только абсолютно довольная жизнь, но ее нет, ибо и самый довольный не может быть вполне довольным всегда и во всех отношениях, следовательно, всякая жизнь стоит ниже абсолютного довольства, то есть небытия).
Таким образом, мировой процесс — это борьба логического начала с иррациональным. И развитие этого процесса не может мыслиться бесконечным, подобно причинному, а также находить цель в самом себе, а потому он должен иметь конечную цель. Цель природы видна в развитии разумного сознания, начиная с дикости и до настоящего состояния. Цель для сознания — спасти волю от горечи ее хотения, чего она сама для себя сделать не может: влечение к счастью — суть ищущей удовлетворения воли. И только прекращение желания несло бы спасение от муки бытия, что и является конечной целью мирового процесса.
Читайте также Шопенгауэр, пустота и кризис среднего возраста: в чем ошибался философ?
Человечество, несомненно, первенец разума в наблюдаемом мире и поэтому обязано бороться. Но прекращение отдельным человеком своего индивидуального хотения путем аскетизма или суицида не приведет к конечной цели мировой процесс, так как индивидуальная воля не есть нечто целое, а лишь лучик всеединой сущности, которая легко наплодит взамен одной утраченной множество новых жизней. Поэтому индивидуальное отрицание воли нелепо, даже нелепее самоубийства, так как медленнее и мучительнее. Смерть отдельного человека не изменит состояния всеединой воли. По этой же причине отрицание воли остается вредным, даже охватывая целые народы.
«Какой прок был бы от того, — риторически вопрошает Эдуард фон Гартман, — что человечество вымерло бы вследствие полового воздержания, а несчастный мир, продолжая своё бытие, в результате создал бы нового человека или ему подобный тип, и вся история страданий пошла бы сызнова».
Итак, переход волнения в неволение мыслим только как всеединый акт, универсальное отрицание воли, после которого прекращается любая деятельность, исчезает бытие. Для достижения этой цели необходимы следующие условия:
во-первых, увеличение народонаселения (одновременно с вытеснением всех других животных, кроме тех, которыми люди пользуются или едят), чтобы сосредоточить в человечестве и уничтожить без остатка совокупность мировой воли;
во-вторых, к человеконаселению должно прийти осознание безумия воли и бедственности бытия, чтобы захотеть покоя небытия, стремиться к уничтожению воли, как это происходит с индивидом в старческом возрасте (переходя из возраста в возраст, в человеке возрастает умственная ясность и ослабляется энергия в чувствах и страстях — обладающий ясным сознанием старец, имеет только одно желание: покоя, безмятежности, вечного сна без сновидений, в котором он мог бы утолить свою усталость), и таким духом должна быть проникнута большая часть человечества;
в-третьих, наличие технических средств сообщения между населением земного шара для возможности общего одновременного решения уничтожения воли, которую Шопенгауэр называл волей к жизни.
Однако вместо трусливого отречения от волнения, человечество, наоборот, должно с готовностью переносить муки бытия, способствуя утверждению воли полной отдачей себя жизни с ее страданиями. Этот императив ведет к полному примирению с жизнью, из чего явствует, что только синтез пессимизма и оптимизма дает импульс к неустанной деятельности, в то время как нигилистическое отчаяние и беззаботный оптимизм сами по себе ведут человека к квиетизму (квиетизм — состояние безучастного, созерцательного отношения к жизни).
Из этих соображений следует, что уничтожение воли только и возможно не прямым влиянием разума на желание, то есть подавлением последнего, а косвенно — путем формирования противоположного желания. Достаточно развившись, сознание способно породить противоположно направленную волю. Столкнувшись, обе парализуют друг друга до нуля — счастливейшего общего состояния.
