«Ложь и вранье в языковой картине мира русского человека»: лекция Алексея Шмелёва

Рубрики : Культура, Лекции, Публичные лекции

Нашли у нас полезный материал? Помогите нам оставаться свободными, независимыми и бесплатными.

Лингвист, заведующий отделом культуры русской речи Института русского языка РАН Алексей Шмелев рассказывает, как в сознании русского человека разводятся понятия «ложь» и «вранье», почему нашей культуре чужд термин «социальная ложь» и какие разновидности вранья бытуют в нашей жизни.

Многие русские, столкнувшиеся с «западной» системой ценостей, с удивлением отмечают, что человек, хотя бы раз сказавший или написавший неправду (при заполнении анкеты или во время деловых переговоров), может безнадёжно скомпрометировать себя. Действительно, что тут такого? Ну, приврал немного, с кем не бывает?.. При этом существует устойчивый миф о трепетном отношении русских к искренности.

Лингвист, заведующий отделом культуры русской речи Института русского языка РАН Алексей Шмелев объясняет это тем, что в нашей культуре действительно существует два противоположных отношения к «говорению неправды», которые находят выражения в двух языковых понятиях: ложь и враньё. С одной стороны, в русском языке чрезвычайно ценится правда, но, как отмечает лингвист, в ней нет установки на аккуратность и точное следование фактам, присущее, например, англосаксонской культуре. Таким образом, если человек говорит неправду из корыстных соображений, это безусловно осуждается и клеймится посредством глагола «лгать». Если же человек отклоняется от истины по какой-то другой причине — например, в силу легкомысленного отношения к фактической точности, и не преследует корыстной цели, то используется глагол «врать» и его производные, и отношение к таким погрешностям довольно мягкое.

Но как сложилась эта дихотомия? Какими нюансами отличаются для русского человека глаголы «врать» и «лгать»? Как эти два явления проявляются в нашей жизни? На лекции, которая состоялась в рамках Школы эффективных коммуникаций «Репное» (г. Воронеж), Алексей Шмелёв подробно проанализировал противоречия в понимании того, как русская культура относится к говорению неправды, и на примере разнообразных фактов языка и случаев осмысления этой проблемы в художественной литературе (в творчестве Ф. М. Достоевского, Владимира Гиляровского, Леонида Андреева и др.) продемонстрировал, как в сознании русского человека разводятся понятия «ложь» и «вранье», почему нашей культуре чужд термин «социальная ложь», что такое деликатная взаимность вранья, чем отличаются глаголы «соврать», «наврать», «приврать», в чём разница между женским и мужским враньём — и о многом другом.

Чтобы проникнуться всей серьёзностью темы, предлагаем вам прочитать фрагмент эссе Ф. М. Достоевского «Нечто о вранье», который Алексей Шмелёв приводит в качестве иллюстрации нашей врождённой склонности «приврать». Весьма убедительно.

СМОТРИТЕ ТАКЖЕ: Исследование лжи: лучшие лекции TED с русской озвучкой и субтитрами

Ф. М. Достоевский: «Нечто о вранье» (фрагмент)

Отчего у нас все лгут, все до единого? Я убежден, что тотчас же остановят меня и закричат: «Э, вздор, совсем не все! У вас темы нет, вот вы и выдумываете, чтоб начать поэффектнее». Бестемностью меня уже попрекали; но в том и дело, что я действительно в этой поголовности нашего лганья теперь убежден. Пятьдесят лет живешь с идеею, видишь и осязаешь ее, и вдруг она предстанет в таком виде, что как будто совсем и не знал ее до сих пор. С недавнего времени меня вдруг осенила мысль, что у нас в России, в классах интеллигентных, даже совсем и не может быть нелгущего человека. Это именно потому, что у нас могут лгать даже совершенно честные люди. Я убежден, что в других нациях, в огромном большинстве, лгут только одни негодяи; лгут из практической выгоды, то есть прямо с преступными целями. Ну а у нас могут лгать совершенно даром самые почтенные люди и с самыми почтенными целями. У нас, в огромном большинстве, лгут из гостеприимства. Хочется произвесть эстетическое впечатление в слушателе, доставить удовольствие, ну и лгут, даже, так сказать, жертвуя собою слушателю. Пусть припомнит кто угодно — не случалось ли ему раз двадцать прибавить, например, число верст, которое проскакали в час времени везшие его тогда-то лошади, если только это нужно было для усиления радостного впечатления в слушателе. И не обрадовался ли действительно слушатель до того, что тотчас же стал уверять вас об одной знакомой ему тройке, которая на пари обогнала железную дорогу, и т. д. и т. д. Ну а охотничьи собаки, или о том, как вам в Париже вставляли зубы, или о том, как вас вылечил здесь Боткин? Не рассказывали ли вы о своей болезни таких чудес, что хотя, конечно, и поверили сами себе с половины рассказа (ибо с половины рассказа всегда сам себе начинаешь верить), но, однако, ложась на ночь спать и с удовольствием вспоминая, как приятно поражен был ваш слушатель, вы вдруг остановились и невольно проговорили: «Э, как я врал!» Впрочем, пример этот слаб, ибо нет приятнее как говорить о своей болезни, если только найдется слушатель; а заговорить, так уж невозможно не лгать; это даже лечит больного. Но, возвратясь из-за границы, не рассказывали ли вы о тысяче вещей, которые видели «своими глазами»… впрочем, и этот пример я беру назад: не прибавлять об «загранице» возвратившемуся оттуда русскому человеку нельзя; иначе незачем было бы туда ездить. Но, например, естественные науки! Не толковали ли вы о естественных науках или о банкротствах и бегствах разных петербургских и других жидов за границу, ровно ничего не смысля в этих жидах и не зная в зуб толкнуть о естественных науках? Позвольте, не передавали ли вы анекдота, будто бы с вами случившегося, тому же самому лицу, которое вам же его про себя и рассказывало? Неужели вы позабыли, как с половины рассказа вдруг припомнили и об этом догадались, что ясно подтвердилось и в страдающем взгляде вашего слушателя, упорно на вас устремленном (ибо в таких случаях почему-то с удесятеренным упорством смотрят друг другу в глаза); помните, как, несмотря ни на что и уже лишившись всего вашего юмора, вы все-таки с мужеством, достойным великой цели, продолжали лепетать вашу повесть и, кончив поскорее с нервно-уторопленными учтивостями, пожатием рук и улыбками, разбежались в разные стороны, так что когда вас вдруг дернуло ни с того ни с сего в порыве последней конвульсии крикнуть уже на лестницу сбегавшему по ней вашему слушателю вопрос о здоровье его тетушки, то он не обернулся и не ответил тогда о тетушке, что и осталось в воспоминаниях ваших мучительнее всего из всего этого с вами случившегося анекдота. Одним словом, если кто на всё это мне ответит: нет, то есть что он не передавал анекдотов, не трогал Боткина, не лгал об жидах, не кричал с лестницы о здоровье тетушки и что ничего подобного с ним никогда не случалось, то я просто этому не поверю. Я знаю, что русский лгун сплошь да рядом лжет совсем для себя неприметно, так что просто можно было совсем не приметить. Ведь что случается: чуть только солжет человек, и удачно, то так слюбится, что и включает анекдот в число несомненных фактов своей собственной жизни; и действует совершенно совестливо,  потому что сам вполне тому верит; да и неестественно было бы иногда не поверить.

«Э, вздор! — скажут мне опять.— Лганье невинное, пустяки, ничего мирового». Пусть. Я сам соглашаюсь, что всё очень невинно и намекает лишь на благородные свойства характера, на чувство благодарности например. Потому что если вас слушали, когда вы лгали, то нельзя же не дать поврать и слушателю, хотя бы из одной благодарности.

Деликатная взаимность вранья есть почти первое условие русского общества — всех русских собраний, вечеров, клубов, ученых обществ и проч. В самом деле, только правдивая тупица какая-нибудь вступается в таких случаях за правду и начинает вдруг сомневаться в числе проскаканных вами верст или в чудесах, сделанных с вами Боткиным. Но это лишь бессердечные и геморроидальные люди, которые сами же и немедленно несут за то наказанье, удивляясь потом, отчего оно их постигло? Люди бездарные. Тем не менее все это лганье, несмотря на всю невинность свою, намекает на чрезвычайно важные основные наши черты, до того, что уж тут почти начинает выступать мировое. Например, 1) на то, что мы, русские, прежде всего боимся истины, то есть и не боимся, если хотите, а постоянно считаем истину чем-то слишком уж для нас скучным и прозаичным, недостаточно поэтичным, слишком обыкновенным и тем самым, избегая ее постоянно, сделали ее наконец одною из самых необыкновенных и редких вещей в нашем русском мире (я не про газету говорю).

Таким образом у нас совершенно утратилась аксиома, что истина поэтичнее всего, что есть в свете, особенно в самом чистом своем состоянии; мало того, даже фантастичнее всего, что мог бы налгать и напредставить себе повадливый ум человеческий. В России истина почти всегда имеет характер вполне фантастический. В самом деле, люди сделали наконец то, что всё, что налжет и перелжет себе ум человеческий, им уже гораздо понятнее истины, и это сплошь на свете. Истина лежит перед людьми по сту лет на столе, и ее они не берут, а гоняются за придуманным, именно потому, что ее-то и считают фантастичным и утопическим.

Второе, на что наше всеобщее русское лганье намекает, это то, что мы все стыдимся самих себя. Действительно, всякий из нас носит в себе чуть ли не прирожденный стыд за себя и за свое собственное лицо, и, чуть в обществе, все русские люди тотчас же стараются поскорее и во что бы ни стало каждый показаться непременно чем-то другим, но только не тем, чем он есть в самом деле, каждый спешит принять совсем другое лицо.

Источник текста: Русская виртуальная библиотека.

Видео: © Школа эффективных коммуникаций «Репное».

Обложка: Л.Куравлев, С.Юрский, З.Гердт в фильме «Золотой телёнок».